Пена - [8]

Макс закрыл за собой дверь и остановился на пороге, не зная, с чего начать. В таких случаях он всегда давал языку волю: пусть говорит что хочет.

— Я не здешний, издалека, — услышал он собственный голос. — Зашел тут в ресторанчик в семнадцатом доме, и там один, Шмиль Сметана, рассказал про вашего мужа… А вы, конечно, дочь, — повернулся он к светленькой девушке. — Или вы сестры? Этот Шмиль говорил, что у святого человека были, как бы это сказать, неприятности из-за… Из-за свадьбы. Не беспокойтесь, я не сыщик. Ничего плохого вам делать не собираюсь, как раз наоборот. Узнал, что святой человек пострадал, и подумал, что у него, конечно, плохо с, так сказать, заработком… Когда-то здесь мои родители жили, но они уже умерли. Не здесь, в Варшаве, а в Рашкове, это местечко в Люблинской губернии. Может, слышали? Вот я и приехал, так сказать, побывать на могиле предков. Но сам-то я варшавянин, жил тут когда-то, уже больше двадцати лет назад…

Три пары глаз с удивлением уставились на него. Особенно пристально смотрела жена раввина. Светленькая девушка, казалось, сейчас рассмеется. Другая, темненькая, полная, изумленно открыла рот, показав длинные, кривые зубы. Женщина отложила перо.

— Дождитесь мужа, он скоро вернется. Циреле, принеси стул гостю.

Чуть помедлив, светленькая девушка поднялась, открыла дверь в неосвещенную комнату, принесла оттуда стул и поставила посреди кухни.

— Нет-нет, спасибо, — возразил Макс. — Не хочу сидеть. Знаете, как у меня мама говорила: лишь бы стоять крепко. Полдня и всю ночь просидел в поезде. Вторым классом ехал, но все равно надоело. Я тут в гостинице «Бристоль» остановился.

— В «Бристоле»? — удивилась Циреле. — Это же целую кучу денег стоит!

— Да что вы, какая там куча. Четыре рубля сутки.

— Это двадцать восемь рублей в неделю!

— Ну и что же? В Берлине я за сутки двенадцать марок платил. Это шесть рублей.

— Так вы, значит, миллионер!

— Циреле, не болтай глупостей! — вмешалась мать. — Кому Всевышний помогает, тот может все себе позволить…

— Шесть рублей в сутки — это сорок два в неделю! Откуда у вас столько денег? Где вы живете, в Америке?

— Да, в Америке.

— А мы тут сидим и мечтаем учителя найти, — сказала Циреле. — Русский язык хотим учить, да и польский тоже. Вчера приходил учитель, двадцать копеек за урок запросил. Три урока в неделю — шестьдесят копеек, четыре злотых. Он бы за эти деньги нас обеих учил, но откуда столько взять? Это моя подруга, Лейча, — указала Циреле на вторую девушку.

— Лейча? Была у меня кузина Лейча. От оспы померла, не про вас будь сказано. Давно, лет тридцать назад.

— Разве тогда оспу еще не умели лечить? — спросила жена раввина.

— В Рашкове — нет. Вы тоже на этой улице живете? — повернулся Макс к Лейче.

Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг будто задумалась над этим простым вопросом. Потом заговорила медленно, запинаясь, как заика. Слова с трудом выбирались у нее изо рта:

— Мы-то — нет, мы на Простой живем. Из Вышкова переехали. Сперва папенька, а потом и мы все за ним: маменька, мой брат Йоэл, сестра Нойма и младшенькая наша…

— Кто ваш отец? Тоже раввин?

На губах Лейчи показалась улыбка.

— Нет, он сват. Еще часами торгуем, а старший братец — приказчик в магазине.

— Если у вас отец сватовством занимается, что ж он вам жениха не найдет?

Жена раввина нахмурилась:

— Она еще девушка молодая. Придет время, тогда и встретит своего суженого.

— Приехал сюда, и все таким чужим кажется. Больше двадцати лет миновало, и вот я снова здесь! Заглянул в ресторанчик, а там этот Шмиль Сметана все и рассказал. Жалко, что ли, русским свиньям, если раввин свадебный балдахин поставит? Все по домам разошлись, но в гостиницу идти — это совсем не то что к себе домой. Роскошный отель, но одному там тоскливо. Вот и подумал: зайду к святому человеку…

— У вас семья в Америке? — спросила жена раввина.

— Была.

— И что случилось?

— Сын у меня был, Артуро. Жена так назвала в честь своего отца Арье-Лейба. В Аргентине Арье становится Артуро. Отличный парень, умный, красивый. Как-то пришел с прогулки, говорит: «Голова болит». Жена велела ему в постель лечь. Лег, вдруг слышим, застонал. Жена ему стакан воды понесла, заходит, а он — все…

Женщина покачала головой.

— Господи, спаси и сохрани!

— Не мог я больше дома оставаться, — добавил Макс.

— А что с вашей женой?

— Вслед за сыном отправилась, — неожиданно для себя сказал Макс и сам удивился.

— Боже упаси! Заболела?

— Покончила с собой. Отравилась.

Женщина всплеснула руками, наклонила голову, будто захотела плюнуть на пол, но сдержалась.

— Не дай бог несчастье такое. Она, наверно, с горя умом повредилась… Да простит ее Всевышний!..

— Был дом, была семья, и вдруг ничего не осталось. Как говорится, ни кола ни двора.

Стало тихо. Только слышно было, как фитиль тянет керосин из лампы.

— Чем вы занимаетесь?

— Недвижимостью. Дома, участки.

— Что ж, все предопределено свыше. Просто так ничего не бывает! — строго сказала женщина то ли себе, то ли гостю и о чем-то задумалась.

Вдруг Максу пришло в голову, что на ней, наверно, тот самый парик, о котором был разговор в ресторане, — не из волос, а из шелковых нитей. Хотел об этом спросить, но сообразил, что это будет не к месту. Он сам не понимал, зачем только что выдумал такую чудовищную ложь.