Пена - [11]

— А дети в чем провинились? — возразила Циреле. — Маленькие дети не грешили.

Раввин поморщился.

— Дети страдают за грехи родителей, — ответил он хрипло. — Если родители противятся воле Создателя, занимаются колдовством и совершают прочие преступления, то уже никого невозможно спасти.

— Отец, это несправедливо.

— Что ты болтаешь? Ну как так можно? Нельзя быть милосерднее Всевышнего. Он посылает души в этот мир. Сказано: «Унешомойс Ани осиси»[21]. Знаешь что, принеси-ка лучше чаю. А может, вы перекусить хотите? — повернулся он к Максу.

— Ребе, я хотел бы попросить вашу дочь что-нибудь купить. Я дам денег. Вот, пожалуйста. — Макс встал и протянул Циреле две десятирублевые ассигнации. — Будьте добры, принесите чего-нибудь, печенья или фруктов. Я и сам поесть не откажусь, и святого человека хотелось бы угостить.

— На двадцать рублей печенья?

— Сдачу оставьте себе. На уроки русского…

Циреле резко обернулась к двери. Наверно, подозревала, что мать подслушивает.

— Вы очень странный человек!

Глава II

1

Макс Барабандер проспал несколько часов, но когда проснулся, еще не было трех. Он резко сбросил ноги с кровати и встал. В окно уже лился дневной свет. Макс сделал зарядку: помахал руками и ногами, поделал наклоны в разные стороны, несколько раз прогнулся назад.

Во сне он был с Рашелью и со своими прежними любовницами. А еще ему приснилась Циреле. Они вместе плыли на пароходе, и Макс еще вез с собой несколько женщин. Они сидели в клетках, как куры. Он кормил их и удивлялся: неужели капитан не видит, что творится у него под носом? Или делает вид, что ничего не замечает? Вдруг поднялся шторм, и корабль понесло в Сибирь. «Разве в Сибири есть море? — подумал Макс. — Или мы летим по воздуху?» Вдруг оказалось, что женщины в клетках — полулюди, полуптицы. Они громко квохтали, а одна даже закричала петухом. «Надо их зарезать», — сказала Циреле. Макс вздрогнул и проснулся, чувствуя острое желание.

Неплохо бы принять ванну. Он позвонил, но горничная не появилась. В берлинской гостинице ванна была в номере, а здесь надо заказывать. Макс умылся под краном и растерся полотенцем, вымоченным в соленой воде: говорят, хорошее средство от нервов.

Он выглянул в окно. Улица была совершенно пуста: ни трамваев, ни дрожек, ни прохожих. На деревьях выпада роса. Щебетали птицы. Макс вернулся в постель.

Задремал и оказался в городе, который был одновременно и Буэнос-Айресом, и Нью-Йорком. Сюда прибыл пароход, который только что летел в Сибирь, и пассажиров отправили на Эллис-Айленд[22]. Зачем-то нужно было, чтобы Рашель выдала себя за мужчину, но из-под мужского пиджака у нее торчали женские панталоны. Что за чушь? Даже слепой заметит, что это переодетая женщина. Макс закричал, чтобы она чем-нибудь прикрылась, но Рашель не услышала. Он ударил ее кулаком и проснулся в холодном поту. Сердце бешено колотилось, желание было просто дикое.

— С ума сойдешь от таких снов, — проворчал Макс.

Наяву он ничего не может, но стоит заснуть, как сила возвращается.

Чтобы успокоиться, пришлось опять умыться холодной водой из-под крана. Макс думал, что проспал лишь несколько минут, но часы показывали начало шестого. На улице звенели трамваи. Дворники подметали мостовую, поливая ее из шлангов.

Когда Макс оделся и вышел из гостиницы, было уже семь. Немного пройдя по улице, он увидел кафе. Уже хотел зайти позавтракать, но вдруг вспомнил Хаима Кавярника, который давеча рассказывал, что у него лучшие в мире пироги с сыром. «Вот там и поем!» — решил Макс и остановил дрожки.

Услышав, что пассажиру надо на Крохмальную, извозчик презрительно хмыкнул, но все же взмахнул кнутом:

— Но!

Макс откинулся назад. А вдруг он сегодня ее увидит? Святой человек говорил, у них есть балкон. Может, Циреле выйдет на него, когда Макс будет проезжать мимо?

Он прикрыл глаза. «Совсем с ума схожу, — думал он, трясясь в дрожках. — Эдак можно так увязнуть, что семь пар волов не вытащат». Пока не сказать, что поездка началась удачно. Его будто сглазили, надо это как-то переломить… «Ничего, наладится», — успокаивал он себя. Хотя кто знает? Вдруг Рашель серьезно заболеет? Или начнет настаивать на разводе? Придется отдать ей половину имущества… Ладно, главное — не опускать руки.

Макс ехал по незнакомым улицам, но вскоре опять оказался в еврейском квартале. Узнал «Венский салон». На первом этаже, между колонн, здесь продавали скатерти, полотенца, холст, нитки и пуговицы. Пахло летом: вишнями, земляникой, смородиной. Макс глубоко вдохнул запах свежего конского навоза. С утра даже Крохмальная выглядела куда свежее, чем вчера. И на «Площади» почти никого.

Дрожки остановились у дома номер восемь, и Макс протянул извозчику сорок грошей[23]. Сразу увидел кофейню, вошел и тут же узнал Хаима Кавярника, хотя на том сейчас был длинный передник и белый колпак, как у повара или пекаря. Хаим тоже его узнал:

— Кого я вижу! Американец! — Указал на свободный столик: — Присаживайтесь! У нас голодным не останетесь.

— Я ваши пироги еще на улице учуял.

— Ко мне даже из Муранова[24] приходят пирогов поесть и кофе выпить!

— У вас еврейских газет нет?

— Найдем!