Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - [15]

Вудхаусу прочат лавры великого Уильяма Гилберта, его давнего кумира. Дело теперь было за Салливаном. И Салливан номер два нашелся за океаном. Из Нью-Йорка, специально для «Красотки из Бата», был выписан совсем еще молодой – всего-то двадцать один год – американский композитор Джером Керн. Молодой да ранний: вундеркинд, бездна ума, обаяния, самоуверенности. Так родилось трио, пришедшее на смену дуэту Гилберт-Салливан: Хикс-Вудхаус-Керн. (Пройдет несколько лет, и это трио – в несколько видоизмененном виде – прославится еще больше. И не в лондонских музыкальных театрах, а на Бродвее.)

Трио высокопрофессиональное и, что немаловажно, очень дружное. «Отшельник, взрослый мальчик с открытым и счастливым нравом», – как охарактеризовала Вудхауса жена Хикса, актриса Эллелин Террисс, – гостит (нередко вместе с Керном) в загородном доме Хиксов. И, подкопив денег, покупает у Хикса роскошный (по меркам зари автомобилизма) «даррак», автомобиль, за который бестрепетно выкладывает 450 фунтов и который спустя неделю, угодив в канаву, вдребезги разбивает.

А тем временем «Любовь среди цыплят» получает американскую «прописку». Вудхаус отправляет лондонское издание романа в Нью-Йорк своему английскому приятелю. Тот передает его литературному агенту Джейку Скользки. А Скользки, оправдывая свою фамилию, мгновенно пристраивает роман в издательство, шлет Вудхаусу в Лондон победные реляции: «Цыплят», дескать, удалось продать за 1000 долларов (сумма для британского книгоиздательского рынка неслыханная), – однако деньги высылать не торопится. И Вудхаусу приходится ехать в Нью-Йорк самому – разбираться на месте.

Собирался, как и в прошлый раз, пробыть в Нью-Йорке не больше месяца, – а застрял надолго. Американские журналы не скупились («Cosmopolitan» платил за рассказ 200 долларов, «Collier’s» – 300, недавно открывшийся «Vanity Fair», случалось, еще больше), и возвращаться в «Globe» большого смысла не имело.

«Платили мне так хорошо, – будет вспоминать Вудхаус спустя много лет, – что возникло такое чувство, будто у меня объявился богатый дядюшка из Австралии. “Здесь, в Америке, и надо жить”, – сказал я себе».

И на деньги, вырученные за рассказы, Вудхаус снимает номер в отеле «Эрл» на Уэверли-плейс, в Гринвич-виллидж; называет этот отель «уютным гнездышком не первой свежести». Сообщает в «Globe», что увольняется (поторопился – со временем передумает). И, вооружившись пишущей машинкой «Monarch» и словарем Бартлетта «Цитаты на каждый день», садится за работу. Мизансцена изменилась неузнаваемо; сам же Вудхаус остался, каким был: работа, работа и еще раз работа, каторжный труд с утра до ночи. От обстановки он не зависел никогда, признавался, что ему все равно, где работать: на школьной скамье, в клубе, гостинице или в лагере.

«Где бы он ни был, – замечает про него Ивлин Во, – в роскошном гостиничном номере или в тюремной камере, – он способен отгородиться от всего и писать словно под диктовку своего ангела».

Вудхаус любил повторять слова Горация о том, что чувства у странствующих не меняются с климатом. Нью-йоркский «климат» способствовал его дарованиям ничуть не меньше лондонского.

3

Последующие несколько лет Плам, можно сказать, живет не столько в отелях, сколько в каютах. Он, впрочем, любит перемещаться с места на место. Повторяет судьбу своего героя Джимми Питта, который со своей «цыганской душой… только в дороге бывает по-настоящему счастлив»[34]. По несколько раз в год переплывает океан из Нью-Йорка в Лондон и обратно на «Лузитании», которую, не прозревая ее печального конца, сравнивали в рекламных буклетах тех лет с Храмом царя Соломона. Дел в десятые годы XX века хватает у него и в Старом Свете, и в Новом. Высокого, темноволосого, уже начинающего лысеть крепыша в очках, полосатом блейзере, с вечной улыбкой, трубкой (или сигарой) в зубах и крепким рукопожатием можно в эти годы встретить в редакции лондонского «Captain» и в бродвейских театрах. В нью-йоркских журналах «Collier’s» и «Vanity Fair». В английских загородных поместьях, закрытых школах и столичных клубах, где «царили мягкие ковры, неяркий свет и приглушенные звуки, будто находишься в приемной чрезвычайно преуспевающего дантиста»[35]. В партере лондонского «Хрустального дворца» на премьере нашумевшей оперетки и на лестницах многоэтажных нью-йоркских гостиниц; лифтом регбист и боксер пренебрегал до глубокой старости.

Корпулентный тридцатилетний Вудхаус мало похож на цыпленка, а между тем в редакциях нью-йоркских журналов за ним закрепилась эта кличка: «Любовь среди цыплят» на американской почве прижилась быстро.

«Какая же изящная, грациозная история, – писала в рецензии на этот роман 29 мая 1909 года «New York Times». – И как умело рассказана, и с каким вкусом».

Понравился американцам не только роман, но и его автор.

«Когда с ним говоришь, создается ощущение, что он с особым вниманием прислушивается к каждому вашему слову, – заметил в мае следующего года молодой американский литератор (а впоследствии близкий друг Вудхауса) Лесли Брэдшоу, который взял у Вудхауса интервью. – Он начитан и, как правило, хорошо осведомлен о происходящем… У него здесь репутация оригинального писателя, юмориста высокого класса – второго О. Генри. Репутация человека, которому все нравятся и который нравится всем».