Печать ангела - [25]
Действительно, не все ли равно, который час?
Этот мужчина, пожалуй, на несколько лет постарше Рафаэля. Волосы у него длиннее, светлые, чуть рыжеватые, с сединой на висках, лицо изборождено морщинами. Когда он улыбается, от уголков глаз разбегаются лучики и озаряют все лицо. На нем продранный на локтях свитер, широкие холщовые брюки, синий передник. Почерневшие от масла пальцы, большие, широкие и в то же время удивительно изящные, колдуют над позолоченным корпусом басовой флейты Рафаэля.
Эмиль дышит, Чарли Паркер играет сквозь треск, стенные часы по-прежнему тикают, насмешливо и упрямо морочат голову, уверяя, что сейчас восемнадцать тридцать две, или шесть тридцать две, поди знай, так или иначе, они напоминают: время идет, время идет, не зевайте!
Саффи двадцать один год, и за эти две минуты она стала другой. Чудесное знание вошло в нее: она знает, что может любить и быть любимой. Любить этого человека и быть любимой им. Этот ералаш вокруг нее – его жизнь… она будто вошла не в комнату, а в кожу этого мужчины. Ее мысли в таком же беспорядке. От желания пересохло во рту, все тело напряглось. Взгляд ее зеленых глаз, точно луч, шарит по лицу и телу мастера. Она молчит. Она смотрит на Андраша, и – да, загадка природы, никакая наука еще не дала приемлемого объяснения этому феномену – Андраш, сидящий вполоборота, с опущенными глазами, чувствует на себе ее взгляд.
Все в нем задает вопрос: как? правда? серьезно? И все дает один недвусмысленный ответ: да.
Его умелые пальцы, умные пальцы, пальцы, которые знают музыкальные инструменты, видят их насквозь, как гастроэнтеролог видит желудок больного, эти широкие, но ловкие пальцы… мешкают.
Они медлят.
Саффи заметила это. Ее зеленый луч стал еще острее, еще пронзительнее. Теперь она вся – взгляд, устремленный на этого мужчину с почерневшими пальцами, в широких холщовых брюках, с сединой на висках. И, парализованные силой этого зеленого взгляда, пальцы, ладони, руки Андраша замирают. Он сидит не шевелясь. Он-то, в отличие от Саффи, не забыл о ребенке, спящем здесь же, рядом. Он знает, что, если поднимет глаза и молча посмотрит на эту женщину, эту немку, – все, пропал.
Он поднимает глаза.
Взгляд Саффи шаровой молнией врывается в его зрачки и стремительно падает в низ живота. Его обдает огнем. Он смотрит на нее, на эту мадам Лепаж, о которой ничего не знает, даже ее имени. И его устремленные на нее глаза ни о чем не спрашивают.
Ни он, ни она не отводят глаз. Слишком долго, чтобы потом можно было сделать вид, будто ничего не произошло. Впрочем, они этого и не хотят. Они хотят только одного – друг друга, хотят стать единым целым. Саффи стоит; Андраш поднимается, снимает передник, делает два шага, которые разделяют их, и берет ее руку – да-да, именно так – не сцепляет свою ладонь с ее ладонью, а берет руку Саффи, сжав ее, точно вещь. Он ведет Саффи за собой к стеклянной двери, переворачивает табличку (на обороте от руки нацарапано: “Скоро вернусь”) и запирает дверь на ключ изнутри. (О, этот звук, Саффи! Скрежет ключа Андраша в замке стеклянной двери! Слышала ты когда-нибудь музыку прекраснее?) После этого он увлекает ее в дальний угол. Саффи идет, не чуя под собой ног. От любви, как от ядерной реакции, голубеет воздух вокруг ее тела.
По-прежнему крепко держа ее руку, Андраш отодвигает красное покрывало.
Здесь мастер спит. Его ложе – ветхий диван-развалюха – не убрано и в полумраке выглядит уютным. Рядом с диваном – старенький проигрыватель, пачка “Голуаз” без фильтра и пепельница. На спинке стула – две или три рубашки. В стену вбиты два гвоздя, на них висит поношенный габардиновый плащ. На полках – снова кипы пластинок, книг, газет и партитур. Все это его, Андраша. Под ногами лоскутный коврик, такие делают в Северной Африке.
Они стоят лицом к лицу. Андраш выпустил руку Саффи. Левой рукой, еще черными от работы пальцами он касается ее шеи. Бесцеремонно защемляет большой кусок кожи.
И тут Саффи ведет себя самым неожиданным образом. Она проявляет инициативу. Высвободившись из сильных пальцев, она кладет ладони на его бока – полные, литые, налитые, шире, чем у Рафаэля, – и соскальзывает вниз. Ее руки спускаются по его бедрам, по ногам, вот она уже на коленях, перед ним, еще плененным брюками, и она прижимается к нему лицом, носом, щекой, веком, глазницей, прижимается все крепче, лижет брюки в этом месте, упирается языком в сухую, шершавую ткань… Андраш, не закрывая глаз, опускает ладони на голову этой незнакомки, этой иностранки с зелеными – закрытыми – глазами, и Саффи, подброшенная мощной волной, откидывается на пол, впервые в жизни испытав наслаждение.
Проходит какое-то время, наконец Андраш наклоняется к ней, поднимает и укладывает на свою неубранную постель, а сам садится рядом прямо на пол, на тунисский, кажется, коврик. Он изучает ее резковатые черты, еще искаженные острым, как боль, наслаждением. Потом встает и идет – куда-то в другой мир, за красное покрывало, – выключить радио. Возвращается – да! возвращается к ней, к Саффи! – и наклоняется, ставя пластинку. (Он нарочно выбрал музыку легкую и немного глуповатую – оперетту Оффенбаха.) Повернувшись к Саффи, он закуривает сигарету и шумно выдыхает первое облачко дыма.
Новая книга Нэнси Хьюстон, знакомой читателю по роману «Печать ангела» («Текст», 2002), была признана вершиной мастерства писательницы и номинировалась на Гонкуровскую премию. «Прекрасной пляской смерти» назвали роман критики, а по психологической насыщенности его сравнивают с фильмами Ингмара Бергмана.Двенадцать друзей собрались за праздничным столом в День Благодарения. У каждого своя жизнь, свои заботы и радости… о которых все знает еще один персонаж, незримо присутствующий в компании, — Господь Бог.
Новая книга Нэнси Хьюстон, полюбившейся читателям по романам «Печать ангела» («Текст», 2002) и «Дольче агония» («Текст», 2003).Участники воображаемого судебного разбирательства соперничают в любви и ненависти к гениальному актеру Космо и открывают тайну его смерти.
Нэнси Хьюстон принадлежит к числу любимых авторов издательства «Текст». Ранее были выпущены ее романы «Печать ангела», «Дольче агония» и «Обожание». Каждая новая книга Нэнси Хьюстон — свидетельство неизменного таланта и растущего мастерства писательницы. Ее последний роман, вышедший в 2006 году, выдвигался на ряд престижных литературных премий, в том числе и на главную награду года — Гонкуровскую премию, был удостоен премии «Фемина». В этом масштабном произведении писательница вновь, после «Печати ангела», обращается к теме Второй мировой войны и через историю четырех поколений одной семьи рисует трагедию целого континента.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.