Печальные времена - [24]
Платон, в представлении философов афинской школы, пользуется аналогией и апофатикой для описания разных моментов эманации первоначала. Апофатика подразумевает его эманацию в узком смысле этого слова (πρόοδος), то есть произведение из самого себя всего многообразия сущих. Что же касается аналогии, то она соответствует возвращению, так как ее основой является подобие, причиной которого оказывается именно возвращение сущего к первоначалу [116].
2. Эманация сущего (точнее, единого сущего) наглядно представляется совершенно иначе, чем эманация первоначала. Основным методом такого наглядного представления оказывается аподиктика, которая противостоит обычной силлогистике и эпихейрематике (то есть доказательству, основанному на использовании эпихейрем-доводов, убеждающих слушающих, но не вынуждающих их принять доказательство). Основными методами здесь оказываются деление на роды и виды (ή διαιρετική) и анализ (ή αναλυτική), поскольку именно они есть первые знания, подражающие эманации сущего за пределы единого и его возвращению к единому, а вспомогательными — построение определений (ή οριστική) и аподиктика в собственном смысле этого слова (ή αποδεικτική)>2.
В ходе аподиктического рассмотрения единого сущего, представленного во второй гипотезе диалога Платона «Парменид», принцип наглядной очевидности, по мнению Прокла [117], реализуется в том, что первые логические выводы (а вернее, свойства — τα πάθη) оказываются наиболее простыми и ясными. По мере нарастания определенности эти логические выводы все более усложняются. Следовательно, первые предметы логических выводов оказываются более всего подобными началам в смысле их ясности и самоочевидности.
1. Зримое и мнящееся также представляет собой эманацию первоначала, однако его характерная особенность следующая. Поскольку таковое сущее не относится к областям сущего в собственном смысле этого слова или сверхсущего, оно описывается посредством отрицательной диалектики, представляющей собой вариант того же незаконнорожденного умозаключения, но уже в его платоновском варианте. В применении к предметам данного разряда используется уже не термин «свойства», а слово τό συμπέρασμα, обычно переводимое как «логический вывод». Происходящее от слова το πέρας, «предел», оно заключает в самом себе момент со-предельности с умом, или же совместного с ним ограничения пределом. Как результат — зримое эманирует только в уме.
Принцип 3. Катафатическое следует за апофатическим
Эманация строится как триадическая. Конкретное воплощение такая триадичность находит в системе триадических категорий, каждый момент которых соответствует определенному шагу на пути эманации — пребыванию, выходу за свои пределы или возвращению. При этом пребывание описывается в апофатических терминах, а возвращение — в катафатических. Выход же за свои пределы подразумевает переход от апофатического к катафатическому. Те термины, которые чаще всего использует Дамаский, представлены в табл. 1.
Таблица 1
Система триадических категорий у Дамаския
| Понятие | Пребывание | Выход за свои пределы | Возвращение |
| Восприятие | Невоспринимаемое | Воспринимаемое | Воспринятое = |
| (ή κατάληψις) | (τό άκατάληπτον) | (τό καταλαμβανόμε- | могущее быть вос |
| vov); | принятым | ||
| воспринимающее, по | (τό καταληπτόν) | ||
| стигающее | |||
| (τό καταληπτικόν) | |||
| Время | Вневременное | «Сейчас» | Временнбе |
| (ό χρόνος) | (τό άχρονον) = | (τό νύν) | (τό έγχρονον) |
| вечное |
Таблица 1 (продолжение)
| Понятие | Пребывание | Выход за свои пределы | Возвращение |
| (τό άΐδιον, τό αιώνιον) | |||
| Движение (ή κίνησις) | Неподвижное (τό άκίνητον) = движущее (τό κινούν) | Самодвижное (τό αΰτοκίνητον) | Движимое иным (τό έτεροκινητόν); движущееся (τό κινούμενον) |
| Деление «дифференциация (ή διάκρισις) | Неделимое (τό άδιάκριτον) | Разделяющееся (τό διακρινόμενον) | Разделенное (τό διακεκριμένον) |
| Деление на роды и виды (ή διαίρεσις) | Неделимое (τό άδιαίρετον) = обособленное (τό έξαίρετον) | Разделяющееся (τό διαρούμενον) | Разделенное (τό διηρημένον) |
| Деление на части | Неделимое | Разделяющееся (τό μεριζόμενον) | Разделенное (τό μεμερισμένον) |
| (ό μερισμός) | (τό άμέριστον, τό | ||
| άμερές) | |||
| Знание (ή γνώσις) | Непознаваемое (τό άγνωστον) | Познающееся (τό γιγνωσκόμενον) | Познанное (τό έγνωσμένον); познаваемое (τό γνωστόν) |
| Изреченность (ή ρήσις) | Неизреченное (τό άρρητον) = таинственное (τό άπόρρητον) | Речь | Изреченное (τό ρητόν) |
| (τό ρήμα) | |||
| Искажение (ή διαστροφή) | Неуклонное (τό άδιάστροφον) | Искажение (ή διαστροφή) | Искаженное (τό διάστροφον) |
| Исчислимость (ή άρίθμησις) | Неисчислимое (τό άνάριθμον) | Исчисляемое (τό άριθμούμενον) | Исчисленное (τό ήριθμημένον) |
| Мышление (ή νόησις) | Немыслимое (τό άνόητον) | Мыслимое в настоящий момент (τό νοούμενον) | У мопостигаемое (τό νοητόν) |
Таблица 1 (продолжение)
| Понятие | Пребывание | Выход за свои пределы | Возвращение |
| Обусловленность, причинность (τό αίτιον) | Беспричинное (τό άναίτιον) | Причинствующее (τό αίτιον) | Причинно обусловленное (τό αΐτιατόν) |
| Определен | Η еопре деленное (τό άδιόριστον) | Получающее определение | Определенное (τό διωρισμένον) |
| ность | (τό διοριζόμενον) | ||
| (ό διορισμός) | |||
| Очерченность (ή περιγραφή) | Неописуемое (τό άπερίγραφον) | Самоочерчивающееся (τό άυτοπερίγραφον) | Очерченное (τό περιγε- γραμμένον) |
| Порождение (ό γόνος) |
Эта книга об истории и о нас одновременно. Эллада после смерти Александра Великого, Шумер легендарного Гильгамеша, Древний Рим времен трагедии в Тевтобургском лесу — со всем этим читатель встретится в книге. Со всем этим и с самим собой: любящим, ненавидящим, радующимся и печалящимся. Ибо прелесть этой книги не столько в исторической экзотике, сколько в ощущении единства прошлого и настоящего, в романтике искренних чувств и искренних красок.
Военная история Востока известна гораздо хуже европейской (во всяком случае, массовой аудитории), хотя по своим масштабам, ожесточенности, вкладу в развитие военного искусства и влиянию на мировую историю многие азиатские сражения превосходят самые знаменитые битвы средневековой Европы – Гастингс и Баннокберн, Креси и Азенкур меркнут по сравнению с войнами арабо-мусульманского мира, Золотой Орды, Индии, Китая или Японии.Новая книга проекта «Войны мечей» посвящена величайшим сражениям Востока за полторы тысячи лет – от грандиозных битв эпохи Троецарствия до завоевания Индии Великими Моголами, от легендарных походов Чингисхана до разгрома японского флота первыми корейскими «броненосцами» (1592 г.), от беспощадной схватки Тамерлана с Тохтамышем до становления сегуната Токугава.
Перед вами первая книга о легендарном греческом полководце царе Пирре. Пирр дважды захватывал Македонию и возлагал на себя диадему Александра. Он принимал участие в крупнейшей битве той эпохи при Ипсе. Пирру довелось столкнуться практически со всеми военными системами времени: от македонских фалангистов и спартанских гоплитов до римских легионеров, ополчений южноиталийских горцев и карфагенского флота. Из большинства сражений он выходил победителем. Как полководца его оценивали очень высоко и современники, и потомки.
Действие мистического триллера «Сон Брахмы» разворачивается накануне Миллениума. Журналист Матвей Шереметьев, разгадывая тайну одной сгоревшей церкви, приходит к ужасному предположению: а что, если конец света уже наступил и нашего мира на самом деле не существует – мы лишь снимся дремлющему Богу?
Эта книга об истории и о нас одновременно. Эллада после смерти Александра Великого, Шумер легендарного Гильгамеша, Древний Рим времен трагедии в Тевтобургском лесу — со всем этим читатель встретится в книге. Со всем этим и с самим собой: любящим, ненавидящим, радующимся и печалящимся. Ибо прелесть этой книги не столько в исторической экзотике, сколько в ощущении единства прошлого и настоящего, в романтике искренних чувств и искренних красок.
Эта книга об истории и о нас одновременно. Эллада после смерти Александра Великого, Шумер легендарного Гильгамеша, Древний Рим времен трагедии в Тевтобургском лесу — со всем этим читатель встретится в книге. Со всем этим и с самим собой: любящим, ненавидящим, радующимся и печалящимся. Ибо прелесть этой книги не столько в исторической экзотике, сколько в ощущении единства прошлого и настоящего, в романтике искренних чувств и искренних красок.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.