Печальные времена - [22]

Основания для учения об эманации Сириан усматривает уже в класси­ческой эллинской философии; к этим основаниям относятся, например, утверждения о том, что эманация обусловлена инаковостью, совершается в определенном, заведомо заданном богами порядке, начинается с высшего (умопостигаемого), заканчиваясь в чувственно воспринимаемом мире, и причинствующим в смысле действия, парадигмы и цели оказывается божествен­ное. «Божественный Пифагор и все, на деле воспринявшие его догматы в наичистейшие лона собственного разума, говорили, что имеется много чинов сущностей — умопостигаемых, умных, рассудочных и природных или вооб­ще жизненных, а кроме того, телесных. В самом деле, выход за свои пределы действительных предметов и непрерывное нисхождение таких выходов, со­вершающееся в некоем божественном порядке, а также преобладание инако­вости среди родов сущего гипостазируют выстроенное в определенном по­рядке и одновременно непрерывное и дискретное множество бестелесных и воспринимаемых чувством сущностей. Таким образом, они утверждали, что в смысле ширины имеются три чина сущих — умопостигаемый, рассудочный и чувственно воспринимаемый, причем в каждом сущем присутствуют все эти виды, но тем способом, который соответствует своеобразию его наличного бытия. И умопостигаемое располагается среди богов и причинствует для по­следующего как созидающее, парадигматическое и целевое» [104].

Главным авторитетом для Сириана, разумеется, является Платон, кото­рому философ приписывает создание самой схемы эманации, хотя бы в виде намеков на нее: «Платон намекает... что божественные предметы есть иные друг другу и не равные благодаря диаде и берущему с нее начало выходу за свои пределы, тождественны же и равны — по причине монады и происходящему вследствие нее возвращению, коль скоро он склонен утверждать, что пребывание предшествует выходу за свои пределы и возвращению»[105]

Эманация подобна порождению потомства — ведь причиной как эмана­ции, так и порождающей способности и инаковости выступает множество. При этом единое — причина тождественности, вечного пребывания и на­хождения в определенном положении [106]. В ходе эманации неопределенное превращается в определенное, причем его определенность является резуль­татом числовой прогрессии: «...происходящее от нее [от монады] неопреде­ленное количество всегда расчленяет, оформляет и видообразует все ее эма­нации, последовательно и без всякого изъятия упорядочивая их при посред­стве эйдосов» [107]. При этом многое является эманацией единого и не лишено его полностью — в противном случае оно рассеивается в виде никогда и ни­коим образом не сущего [108].

Наиболее полное изложение учение об эманации в систематическом ви­де содержится в трудах Прокла и Дамаския. Мы попытались сформули­ровать данное учение в виде пяти важнейших принципов, истолкование которых и приводим.

Принцип 1. Эманацию совершают действительные предметы, представленные как умопостигаемое

В соответствии с данным принципом эманация относится не к области чисто логических упражнений и формулируется отнюдь не как внешний за­кон, внеположный сущему как таковому, который предписан кем-то дру­гим — будь то бог или человеческий произвол. Эманация есть истина само­го действительного и имеющегося на деле.

Действительный предмет есть нечто, логически противостоящее имени этого предмета, а равным образом и речи о нем и его смыслу. Такое, приня­тое в афинском неоплатонизме, определение восходит к диалогу Платона «Кратил» (391М), где говорится о правильном применении имен к предме­там, на которое способен отнюдь не всякий человек. Подтверждением пони­мания эманации в афинской школе неоплатонизма именно в духе «Кратила», по нашему мнению, прежде всего являются рассуждения Прокла в «Плато­новской теологии» (1.9), посвященные диалогу Платона «Парменид». Философ доказывает, что данный диалог, а вернее, его вторая часть (знаме­нитые гипотезы «Парменида»),— это не просто логическое упражнение, посвященное опирающейся на истинность чувственного восприятия эпихейрематике, а изложение истины действительных вещей. Помимо сказанного, и Дамаский в публикуемом трактате (II.69.4; 186.15—17) говорит о том, что Парменид в одноименном диалоге отнюдь не играет и не занимается обучением — он говорит об истине сущего.

Действительные предметы не есть вещи, располагающиеся в чувст­венно воспринимаемом мире. Последние оказываются всего лишь зримы­ми или, вернее, феноменальными (явленными) и потому стоящими на шка­ле эманации несопоставимо ниже — в области того, что в некотором отноше­нии оказывается не-сущим. Что же касается тех предметов, о которых идет речь, то они могут быть представлены различными способами, каковых у Да­маския, по крайней мере, три: в виде смешанного (взгляд на предмет, восхо­дящий к учению Платона о пределе, беспредельном и смешанном из диалога «Филеб »); в виде сущего (и тогда к ним относится диалектика родов сущего, или категорий из диалога «Софист»); в виде умопостигаемого.

Представление об умопостигаемом является важнейшим моментом во всем неоплатоническом дискурсе. В самом деле, именно об умопостигае­мом толкуют Плотин, Порфирий и другие платоники. Часто создается впе­чатление, что исключительно о нем в неоплатонизме и идет речь. Однако это, несомненно, не так. В афинской школе, по всей вероятности, использова­лось определение умопостигаемого из VI книги диалога Платона «Государ­ство» (504е— 509Ь). Философ проводит здесь аналогию между феноме­нальным (зримым) и умопостигаемым. Феноменальным предметам их зри­мость дает Солнце и исходящий от него свет. Таким образом, процесс узрения образуют четыре компонента: (1) феноменальный предмет (который становится таковым только в самом процессе узрения); (2) Солнце как ис­точник света; (3) солнечный свет, освещающий феноменальное; (4) воспри­нимающее — человеческий глаз. Аналогичные моменты представлены и в мышлении. В нем присутствуют: (1) предмет (который в данной конструкции и оказывается