Павел Мочалов - [41]

Мочалов не знает сентиментальности и светлой печали. Он никого не хочет разжалобить, он объят гордым отчаянием.

Редактор антологии «Песни русских поэтов» Ив. Н. Розанов расценивает довольно высоко и техническое мастерство Мочалова-поэта. Он указывает на свежесть поэтической вольности поэта, на неожиданные рифмы и прочее.

Воспроизведем из напечатанных как А. Ярцевым, так и Ив. Н. Розановым только одну русскую песню Мочалова, — наиболее популярную, прочно вошедшую и в народный и в концертный репертуар:

Ах ты, солнце, солнце красное.

Все ты греешь, всех ты радуешь.

Лишь меня не греешь, солнышко!

Лишь меня не веселишь и в ясный день.

Все равно мне, день ли пасмурный,

Или ты играешь на небе,

Все мне скучно здесь и холодно…

Нет уж, видно, солнцу красному

Не придется веселить меня:

А придется солнцу теплому

Греть могилу мою темную.

Собранное Ярцевым литературное наследство Мочалова необходимо дополнить теми его стихами, которые мы нашли среди уцелевших бумаг великого артиста.

В тетради сшитой из трех листов писчей бумаги большого формата, помещено одиннадцать пьес. Среди них — знакомые нам по воспроизведению Ярцева, но есть и неизвестные.

Вот Экспромт (сказано после представления «Гамлета» в Киеве).

Ты для чего ж его пленила,

Зачем в безумье хороша?

И для чего твоя душа,

Так много сердцу говорила?

Под № 11 помещено стихотворение «На игру артиста в роли»

Спасибо вам, спасибо от души,

За те минуты наслаждений,

Когда вы были без сравненья хороши.

Когда согрело вас артиста вдохновенье.

Теперь узнал, товарищ верный, отчего

И грудь болит — тоскует сердце, скучно,

Как будто ждет ответа от кого,

Но все молчит — и мы к молчанью равнодушны

И часто наш великий миг забвенья,

Который мы сердцам людей передадим.

Один наградою артиста наслажденьем,

Но за него творца в душе благословим.

Спеши, мой друг, стремись к высокой цели,

Достигнуть назначенья Твоего,

И ежели плоды твоих трудов созрели,

Ты награжден и на верху блаженства своего —

Стихотворение без заглавия, судя по содержанию, посвящено актрисе, игравшей с Мочаловым Луизу в пьесе «Коварство и любовь»:

Спасибо вам, спасибо от души,

За те минуты наслажденья,

Когда Луизою вы были хороши,

Когда взыграло в Вас святое вдохновенье.

Да, вот, мой друг, отгадка, отчего

И грудь болит, и сердцу что-то скучно,

И не находит чего-то своего,

И смотрим мы на мир, тоскуя равнодушно.

Да, верь тому, что миг святого упоенья,

Тот миг, что мы сердцам людей передадим,

Он нам тяжелое, святое наслажденье,

И за него лишь мы творца благодарим.

И посвящение артисту, и той, которая играла Луизу, очень выразительны для отношения Мочалова к искусству, как к трудному жизненному подвигу. Он убеждает «Артиста» стремиться к высокой цели, потому что знает, что если созрели плоды трудов, то художник награжден и будет наверху «блаженства своего». «Миг святого упоенья» — те мгновенья творческого подъема, которые так хорошо были знакомы Мочалову, они дают тяжелое, но святое наслажденье.

В этой же тетради нечто вроде стихотворения в прозе или своеобразного лирического дневника. Отрывок разбит на три части — каждая часть как бы запись дня.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Бежим скорей, мой друг, бежим в страну изгнанья,

Мне скучно здесь, мне здесь противен свет.

……………………………………………………………

Ты полюбила! Жаль тебя!

……………………………………………………………

Молю тебя, не прерывай молчанья;

Молю тебя, — о! пожалей меня!

Лелей в душе ко мне лишь чувство СОСТРАДАНЬЯ.

А страсти гибельной беги как от огня.

………………………………………………………………

Спасибо тебе, все тебе. Да, прошел час — целый час, в который я писал, а теперь бросаю перо — беру трубку и задумался, спросите, надолго ли? Об чем? не знаю.

ВТОРОЙ ДЕНЬ, УТРО

У меня был он и не один; мы читали, но нам помешали мои доктора. Одним словом, мне вообще бывает лучше, когда мы трое! Одно меня порадовало. Опять ошибся, — не мое это слово — «надо сказать, немного успокоило, что ко мне приехал добрый и почтенный мой брат, которого не видал я две недели, потому что он очень хворал. Наступает вечер — шестой час — он обещал ко мне приехать.

Но поверишь ли, мне так теперь хорошо, что я не желал бы нынешний вечер никого видеть, даже и его… Представьте, какое блаженное положение — надолго ли? Увидим! В девятом часу приехал он, но просидел с четверть часа, и опять я один, беру перо и не могу писать, я расстроен и молча хожу по комнате. [Затем идет песня «Ах, ты, солнце красное», текст которого воспроизведен выше.]

Прости меня за эти стихи, право, вдруг что-то мне вздрогнулось и написал, но голова болит, рука ослабла, — сердце, — об нем и говорить нечего! Все никуда не годится. Прощай! Скоро десять часов, думаю, что через час я усну; до завтра, ах! обману себя — до свиданья!

ТРЕТИЙ ДЕНЬ, ВЕЧЕР

Скоро семь часов; сию минуту поехал от меня Соколов к нему, чтобы вместе отправиться к вам. Кажется, другой на моем месте не завидовал бы им, но я напротив! Я даже не захотел бы волшебным средством и невидимкою быть и не только не быть видимым, а даже и видеть, и слышать. Впрочем, я уверен, я т а к уверен, что ты думаешь о теперешнем больном и, право, прекрасном моем положении. Прошу тебя и знаю, что это лишнее. Пожалуйста, покажись ему, но не входи в беседу с ним. Завтра утром, может быть, я увижу его и спрошу.