Павел Мочалов - [40]

Театру было предписано правительством Николая Палкина стать выразителем «философии маловажного». Это должно было отвлечь от интересов общественных и политических. И все же театр служил единственным клапаном, через который находила себе выход «молодая сила» русского общества.

Если театр петербургский, который Николай считал «своим», служил интересам крупного чиновничества и дворянства, то московский театр в основном выполнял иную миссию: с его подмостков раздавались страстные монологи атамана разбойничьей шайки Карла Моора, взывавшие о социальной справедливости, на этой сцене великою скорбью томился принц Гамлет, в этом театре создавались образы героев Шекспира.

Великий актер, актер-плебей, зажигал сердца и воображение своих зрителей, вселял в них ненависть к подлой действительности, увлекал их за собой в светлый мир высокой поэзии. И именно потому, что он был великим трагиком, — создания его вдохновения были понятны всем — одним в меньшей, другим в большей степени. Понятны потому, что своих героев он делал осязаемыми, конкретными. Он был великим реалистом.

Мочалов был одинок. Никто не оказал ему поддержки, никто не помог ему побороть те недостатки, от которых он не избавился до конца жизни. В этом была его беда, а, может быть, его трагическая вина. Он искупал ее всей своей трудной жизнью, в которой досталось ему на долю так мало простого человеческого счастья, простого человеческого внимания.

По уму своему, по тонкому пониманию искусства разве не мог бы он быть в обществе передовых людей эпохи? Был же Щепкин с Герценом, Огаревым, Грановским, Гоголем. А Мочалов не преодолел ни своей замкнутости индивидуалисту, ни своей болезненной застенчивости.

Его протест был всегда пассивен. Больными своими загулами протестовал он против подлости начальства, третировавшего его, как только могла третировать чиновничья чернь, которая видит в актере загулявшего забулдыгу и предписывает приводить его на спектакль через полицию. Его, плебея, третировали господа из Английского клуба. Даже просвещенный Загоскин, автор «Юрия Милославского», не стесняясь, кричал в театре: «Опять запил, каналья!».

Его личная жизнь была жестоко разбита. Он был жертвою всего николаевского бюрократически-тупого режима; страшный аппарат угнетения душил его, исковеркал его личную жизнь. Действующими лицами его семейной драмы оказались царь и Бенкендорф. Жандарм осуществлял приказ императора. Мочалов был «императорским» актером. Тогда он подчинился и тогда же сломалась его душа…

Ночь, мрачная глубокая ночь простиралась над великой, но скованной страной. В этой тьме звучал могучий, полный страсти и силы голос, рыдавший о потерянном счастье, звеневший скорбью принца датского и гордым вызовом «германского юноши» Фердинанда.

И когда этот голос пробуждал ответные слезы, рыдания, гнев, восторги, любовь, надежды, тогда верилось, что ночь, как ни темна она, будет побеждена рассветом яркого дня.

Великий трагик-реалист Мочалов звал в это царство светлого дня, и мы, люди новой эпохи истории человечества, бережно храним память о великом трагике — жертве своего страшного времени.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ П. С. МОЧАЛОВА

В 1642 году вышел, как упоминалось, любопытный альманах «Литературный кабинет» с подзаголовком: «Труды артистов императорских московских театров: П. С. Мочалова. Д. Т. Ленского, А. И. Славина, С. Н. Соловьева и покойного Цыганова».

Альманах этот, как совершенно справедливо замечает редактор антологии «Песни русских поэтов» (изд. «Советский писатель», М. 1936 г.), — не сборник произведений случайных участников, он является выражением литературных вкусов людей, тесно связанных между собой.

Все авторы — актеры Малого театра. Но не только по профессиональному признаку составили они кружки для издания книги. Их сближает между собой глубочайшая привязанность и любовь к русской песне.

В вине и песне искали многие талантливые люди забвения своей горькой участи. Мочалов, актер глубоко эмоциональный, и в стихах своих выражал душевную свою настроенность. Песня была его органической потребностью. Поэт Цыганов, самый значительный из участников альманаха, очень хорошо выразил основы своей поэтики в посвящении своих песен Мочалову. Он говорил:

Желали песен вы моих —

Желанье ваше исполняю.

Три — избранные — вам из них

С душевным чувством посвящаю.

Ищите в песнях не стихов,

Не сладких кудреватых слов

Поэтов, баловней искусства…

В душевной скорби, в простоте

Писал простого сердца чувства

И отдыхал в моей мечте

Протекших лет воспоминаньем.

Язык любви без изысканий

Не терпит галло-русских фраз.

О, кто любил в сей жизни раз,

Поймет меня без толкованья.

Стихи Мочалова, помещенные в «Литературном кабинете», и те, что изредка появлялись в журналах, впервые были собраны первым биографом великого трагика А. Ярцевым в приложении к его статье, в «Ежегоднике императорских театров» (1896—7 г., прил. 3). А. Ярцев собрал десять песен. Нам удалось отыскать еще несколько песен, оставшихся неизвестными Ярцеву.

Глубокой скорбью веет от многих песен Мочалова, Он часто упоминает о могиле, о гробовой доске, солнце красное все греет и всех радует, и только ему все равно — есть ли солнце или день пасмурный. Ему «все скучно здесь и холодно». Поэт просит, чтобы его похоронили вдали от людей, он хочет уйти на вечный покой и просит людей не посещать его могилу.