Павел Мочалов - [37]

В этих письмах нет ничего особенно значительного. Но они очень хорошо рисуют душевный строй Мочалова — во всей его непосредственности, восторженности, иногда детской обидчивости и такой же детской готовности просить извинения. В своих письмах Мочалов делится с другом разными мелочами из обыденной жизни, сообщает о своих посещениях бани, о пиявках, поставленных по совету доктора, о вкусном меде, полученном из провинции, о денежных затруднениях. И никогда ни слова о театре, разве пожалуется на начальство, приславшее новую длинную роль в стихах.

Он пишет Жукову и в припадке своего страшного недуга. Вот записка, самый тон которой говорит о болезненном состоянии потрясенной души.

«Ради бога, ради бога, ради бога, приезжай поскорее и увидишь и узнаешь, что Мочалов — человек — и человек, любимый богом. Он дал мне крест, и я несу его [подчеркнуто Мочаловым — Ю. С.]. Хоть через час. Я жду. Если я спать буду, так разбуди. Любящий тебя» [9]

Автограф П. С. Мочалова — отрывок из письма к И. Ф. Жукову. Воспроизводится впервые.

Государственный театральный музей им. Бахрушина.

Поистине чем-то трагическим веет от этих строк, и какой зловещий смысл раскрываем мы в в тих словах о кресте, который несет на себе Мочалов!

В свою очередь, Жуков пишет письма откровенные и сердечные. Они наполнены заботами о здоровье Мочалова. Его, видимо, печалит, что Павел Степанович не имеет достаточно воли бороться со своим недугом. Вот очень выразительное в этом отношении письмо:

«Неужели тот, кто так глубоко, так сердечно усваивает себе чувствования — и высокие и нежные, доставляет бесценные минуты истинным любителям прекрасного, — неужели он способен отчуждать от своего сердца прошлые чувства чистой, искренней приязни? Нет! Не говорив ни разу с вами, я за вас отвечаю утвердительно. Призвав благоговейно имя бога, один, при свечах, перед рассветом, я пишу это письмо. Не обманите же моего сердечного ожидания! Вы дали слово лечиться. Человек с благородной душой, человек честный предан невозвратно данному слову. Обдумайте, чем могу я побуждаться, как не искренним желанием вам добра, как не сердечной жалостью!..

Добрый Павел Степанович, сосредоточьтесь в душе, вооружитесь всею силой воли и свергните то ненавистное, вражеское. Прошла уже пора молодости кипучей, бурной, минул период страстей и настало владычество Царя-Ума. Вспомните жизнь, потому и благо нам, что ею можно приобрести вечность».

И был еще круг друзей. Круг литературный. Конечно, не такой значительный и славный, в котором вращался Щепкин, водивший дружбу с Гоголем, Шевченко, Герценом, Аксаковым, — Щепкин, которому Пушкин собственной рукой вывел заголовок первую фразу его «Записок». Нет, этот литературный круг Мочалова образовался из писателей, не оставивших по себе памяти в потомстве. В 1842 году вышел в Москве альманах «Литературный кабинет», в котором помещены стихи водевилиста Ленского, актера Малого театра Цыганова, молодого поэта Иеронима Южного и самого Мочалова.

Ленский — ловкий версификатор, остроумный куплетист, хорошо переведший и некоторые стихи Беранже. Как поэт самостоятельный, ничем решительно не выделяется. Иеронима Южного (настоящая фамилия Меркли) почему-то очень ценил Ап. Григорьев. Белинский отозвался о нем как о таланте второстепенном, может быть, и не без дарования, но ничем решительно не выделяющемся… Только один Цыганов принадлежит к явлениям исключительным в русской поэзии. Его песни стали народными песнями, они получили распространение не меньшее, чем песни Кольцова.

К сожалению, его жизнь никем не описана. Родился он в 1797 и умер в 1831 году, был второстепенным актером Малого театра.

Театр, видимо, интересовал его мало. У него была другая страсть: он исходил почти всю Россию, чтобы «послушать родные звуки у русского человека в скорбный и веселый час. Он записывал песни, подмечая оригинальные выражения», — так отзывается о нем известный литератор Ф. Кони. Новейший исследователь Ив. Н. Розанов, редактировавший сборник «Песни русских поэтов», говорит, что «наибольшие. достижения в области русской песни принадлежат Кольцову и Цыганову».

Но судьба Цыганова была иной. Кольцова поддержали авторитетные критики, друзья помогали ему издавать книги стихов, его рукописи теперь зарегистрированы и изучены. Стихи же Цыганова вышли после его смерти, сведения о нем крайне скудны, библиографы путают год смерти и отчество Цыганова. А между тем такие его стихи, как «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», «Не сиди, мой друг» поздно вечером», «Не тучей и не мглой» и другие и теперь поются народом.

П. С. Мочалов был его другом и способствовал первому изданию его стихотворений.

В антологию «Песен русских поэтов» современный исследователь помещает и имя Мочалова — сейчас же после Кольцова и Цыганова.

Кстати заметить, что Мочалов являлся страстным поклонником Кольцова и, по преданию, вел с ним оживленную переписку. Она исчезла бесследно, как, впрочем, и весь его очень большой архив. При каких обстоятельствах он погиб, нам неизвестно. Но мы достоверно знаем, что обширную библиотеку Мочалова распродал его тесть И. А. Бажанов. Вместе с книгами мог разойтись по рукам и архив.