Пауки - [8]

Шрифт
Интервал

— Видишь, народ пренебрегает кассой, все к торговцу идут! Конечно, то, что тебе подстроил твой отец Вране, он и всякому другому учинит… А что он нам, православным, желает, пусть и ему пошлет господь… Некоторые из наших задумали записаться, но он отказал, говорит: «Это только для моих прихожан!»

— И мне отказал, — заметил Илия, — а в былые времена отдал бы мне все, что имел. Черт его знает, все они одним миром мазаны. За любой пустяк готовы дом по камешкам растаскать, лишь бы свое взять! — И спросил: — А что с вашей кассой?

— Сказывают, тот монах ее бы в два счета основал. Да и почему бы нет? Но боится, брат… себя бережет. Газда Йово не очень-то эту кассу одобряет, а газда ведь староста нашей церкви. Должно быть, кто-то напакостил… Но, правду сказать, не очень-то это меня трогает!

В лавке они застали уйму народа. Управитель Васо указывал, кому давать сено, а приказчик записывал в торговую книгу.

Газда Йово в конторе пил кофе. Было десять часов. Каждый день в это время он пьет кофе, он всю свою жизнь подчинил определенному распорядку и не отступает от него ни на волос.

Люди уже приучены не спрашивать о цене; если нужда прижмет, только подавай, все сойдет за подарок! Заплатят осенью, сколько хозяин назначит.

— Спасибо тебе, газда! — говорит Войкан. — Дай вам бог! Ей-право, выручили народ из нужды… Что сталось бы со скотиной, не будь вас?

Илия подошел и поздоровался с газдой за руку, тот ухмыльнулся своей натянутой улыбкой, которая играет лишь в положенном ей месте — в уголках губ.

— Что же ты не берешь сено у отца Вране? Он сейчас о вас печется, — сказал газда.

— На кой мне этот поп, ежели ты у меня?..

— А ведь спрашивал?

— Кто тебе сказал?

— Не твоя печаль. Спрашивал?

— Ошибаешься!

— Пустое.

И крикнул Васо:

— Не позабудь об Илии, дай сколько спросит!

— А тебе чего, Войкан?

— Того же, что и другим, газда.

— Ступай туда вон, к Васо.

— Но я бы… — Войкан почесал затылок, — мне бы еще малость деньжат, надо налоги платить и купить кое-какой мелочишки…

— Откуда теперь наличные, бог с тобой?! Все отдал за сено.

— У вас-то уж найдутся, а взыскать будет с чего.

— Правду говорю: нету. — Потом, что-то надумав, газда добавил: — Зайди позже, посмотрим.

Повалили за Васо принимать сено. Получив свое, Войкан завернул с управителем в корчму и угостил его, чтобы он замолвил газде доброе слово. Васо выпил вдосталь вина, закусил мясом, и оба двинулись обратно.

Управитель вошел в лавку первым и, не сказав хозяину ни слова, шмыгнул через погреб во двор.

А Войкан, уже под хмельком, помедлил некоторое время у входа, пускай, думает, Васо переговорит с хозяином, и только немного погодя проследовал в лавку.

Газда Йово, согнувшись над столом, перебирал какие-то старые гербовые марки; тер их резинкой и бережно укладывал в коробочку.

— Пришел? — Газда захлопнул коробочку, отодвинул ее в сторону и уставился на Войкана. — Нет у меня наличных денег.

— Выручи, хозяин, сейчас нужно, не то поздно будет… Конфискуют за налоги имущество.

— Нет у меня наличных, а жалко тебя: дам-ка я тебе кукурузы.

— У меня, хозяин, и у самого кукуруза найдется.

— Погоди, дурень! Возьми кукурузу и продай в городе — вот тебе и деньги!.. Сколько тебе нужно?

— Талеров тридцать… Разделался бы со всем: и плату за пастьбу внес и накупил бы кое-какой мелочишки, которой вы у себя в лавке не держите…

Газда мгновенно прикинул в уме.

— Тогда возьми, брат, тридцать четвертей кукурузы, оно примерно так и получится.

— Васо, — окликнул газда управителя, когда тот вернулся в лавку, — выдай из амбара Войкану, когда спросит, тридцать четвертей кукурузы. — И, взяв долговую книгу, записал, считая по шести крон за четверть, сто восемьдесят крон.

Пошел Войкан по городу. Переходит от торговца к торговцу, предлагает кукурузу, но все подряд отказываются: своей, дескать, довольно. Когда не вышло дело с торговцами, стал он заходить в корчмы и в каждой заказывал сначала пол-литра вина, а выпив, предлагал свой товар. Кое-кто из крестьян и взял бы кукурузу по дешевке, да нет у людей наличных, а Войкан ждать не может.

Только к вечеру пришло ему в голову, отчего бы не продать кукурузу самому газде? Пошатываясь, вошел он в лавку и кое-как добрался до конторки.

— Вот беда, — сказал он газде, — ни продать, ни подарить!.. Кабы, дай бог всякого блага вам и всему вашему дому, сами вы ее забрали?.. Ах да, — вспомнил он, — ведь у вас тоже нет наличных денег.

Газда рассердился:

— Вечно ты со своими бедами… впрочем, жалко мне тебя. Ладно уж, возьму, раз пришел.

— Видишь, брат, какой добрый наш хозяин, — заметил Васо.

— Словно голубь, — пробормотал Войкан.

— Чего зря болтать, — сказал газда, — заплачу тебе!

И потянулся к столу за деньгами.

— Видишь ли, собственно, деньги эти не мои… Как раз хотел их отослать… На, держи! За каждую четверть плачу талер, ей-богу, по нынешним ценам… ну, не беда… — И за тридцать четвертей кукурузы отсчитал ему в руки сто двадцать крон.

Войкан некоторое время разглядывал деньги, словно чему-то дивился, и все медлил их прятать; потом, уходя, о чем-то напряженно размышлял.

Он уплатил налог, купил кое-что в городе, но, вместо того чтобы идти домой, завернул в конце концов в газдину корчму. Пьет он большей частью там и делает это обдуманно, чтобы уважить газду. Тот следит за тем, кто к нему ходит, и частенько заглядывает в долговую книгу корчмаря. Войкан, как и прочие крестьяне, отлично все это знал, и ему казалось правильным пропивать занятые у газды деньги в его же корчме. Заказав литр вина и кусок копченого мяса, чтобы лучше пилось, Войкан стал угощать какого-то горожанина, который для того к нему и подсел.


Рекомендуем почитать
Три мастера: Бальзак, Диккенс, Достоевский. Бальзак

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В четвертый том вошли три очерка о великих эпических прозаиках Бальзаке, Диккенсе, Достоевском под названием «Три мастера» и критико-биографическое исследование «Бальзак».


Незримая коллекция: Новеллы. Легенды. Роковые мгновения; Звездные часы человечества: Исторические миниатюры

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В второй том вошли новеллы под названием «Незримая коллекция», легенды, исторические миниатюры «Роковые мгновения» и «Звездные часы человечества».


Присяжный

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Телеграмма

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Редкий ковер

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны

„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.


Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Скошенное поле

В лучшем произведении видного сербского писателя-реалиста Бранимира Чосича (1903—1934), романе «Скошенное поле», дана обширная картина жизни югославского общества после первой мировой войны, выведена галерея характерных типов — творцов и защитников современных писателю общественно-политических порядков.


Дурная кровь

 Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейший представитель критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В романе «Дурная кровь», воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, автор осуждает нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.


Императорское королевство

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.