Пауки - [12]

Шрифт
Интервал

Утром, поднеся Васо окорок, Петр попросил помочь ему: нимало не медля отправиться в суд, разыскать поземельную опись, составить купчую, а когда все будет готово, позвать нотариуса для оформления.

— Так полагает и газда Йово… — сказал он, — газда кланяется тебе.

Петр поднялся первым, поглядел на собеседников и, подумав: «Их уже порядком развезло!» — сказал:

— Пора идти… Куплю ваши доли, только бы Илию поприжать… Пускай все летит к чертям, но уже мы с ним потягаемся.

— Для тяжбы нужны деньги, — заметил старик, обматывая голову тюрбаном.

— Деньги найдутся, дедушка! — крикнул Петр, вытащил кошель из-за пазухи, рассыпал деньги по столу и, прежде чем старики и сестра успели толком разглядеть, мгновенно их подобрал, сунул в кошель и, держа его в руке, стал позвякивать содержимым.

— Айда! Пойдем со мной!

Поднялись.

Идя по городу, Петр не спускал с них глаз и развлекал бесконечными разговорами.

В конторе нотариуса Петр объяснил писарю, зачем они пришли; старик потребовал для себя стул, а женщины стали тут же, прислонившись к стене.

— Хорошо, будет сделано, как вы хотите! — важно заявил писарь.

И стал перебирать бумаги. Потом сел, взял перо и уставился на Петра.

— Не пиши, — сказала старуха, — пока не услышим, что он дает.

— А я ухожу! Мужа-то моего ведь нету, — сообразила вдруг Петрова сестра, увидав перо в руке писаря.

— Ты сама себе хозяйка, можешь делать что хочешь, — заметил писарь, — но…

— Вот деньги! — прервал Петр. — Это вам! — И передал писарю кошель.

А писарь с достоинством изрек:

— Ежели деньги в моих руках, обмана нет… — И улыбнулся. — Кстати, сказать правду: Петр покупает кота в мешке. Я бы так не сделал, но каждый своим деньгам хозяин!

Старики и сестра слушали и раздумывали: если даже Петр собирается их обмануть, закон не обманет, а они отдают себя в руки служителя закона!

— Значит, сколько ты решил им дать? — спросил писарь.

— А сколько просите? — обратился к ним Петр.

— По совести! — ответили хором все трое.

Петр взял со стола кошель, вынул несколько пачек ассигнаций и стал считать.

— Вот десять десяток! — сказал он. — Поглядите, какие синенькие… Кто хочет?

Старик встал, женщины придвинулись ближе.

— Новенькие, — заметил писарь.

Минута молчания.

— Это мне за мою долю? — нарушил молчание старик.

— Нет!.. Слыханное ли дело?! — пытается вывернуться Петр. — За все три доли разом плачу.

Старик посмотрел на сестру Петра.

— Как по-твоему, дедушка? — спросила она все еще в нерешительности.

— Мало! — сказал старик, притворяясь, будто о чем-то размышляет.

— Да ведь вы и это словно на дороге нашли! — заметил писарь. — Ну что, договорились, а?

— Погоди! В чем дело? — перебил старик и закричал: — Пусть даст каждому ровно по двадцать пять талеров… Всем поровну!

— Будь по-твоему! — подхватил Петр, боясь, как бы деда не отговорила старуха, и в знак согласия протянул ему руку.

— Нужно составить две купчие: одну старикам, другую сестре, — заметил писарь. И напустив на себя важность, поднялся и продолжал: — Итак, вы продаете Петру Смиляничу, сыну покойного Раде, ваши доли наследия покойного Нико Смилянича по двадцать пять талеров за каждую долю. Так ли? Хорошо! Ступай, Петр, к нотариусу, найдешь его в читальне, он играет в карты; пускай придет на минутку…

Петр ушел, а писарь уселся и стал писать.

Купчая была уже составлена по форме, оставалось только ее заполнить. Покончив с этим, писарь встал и подошел к окну. По совету газды Йово позвали двух свидетелей, которые только и ждали сигнала писаря.

За ними подоспел и нотариус с Петром. Нотариус досадовал — его заставили прервать партию; голова его была еще занята картами; поглядывая, как Петр отсчитывает деньги старику и женщинам, он рассеянно выслушал писаря.

— Бери перо! — приказал он сначала старику, потом старухе. А когда сестра Петра заколебалась, брать или не брать в руки перо, нотариус рассердился.

— Некогда мне с вами прохлаждаться! — прикрикнул он, и женщина, в страхе, дрожащей рукой поставила крест.

Старик, старуха и сестра удалились. Сестра так и вышла на улицу, сжимая деньги в руке. Сначала шли по городу вместе, но в толпе старики потеряли свою спутницу и разошлись, не простившись.

Нотариус, оставшись с Петром, подсчитал общий взнос за две купчие и сказал:

— Такса, нотариальные и прочее… за купчую, подписанную стариками, сорок восемь крон, за купчую сестры сорок одну крону.

Петру это показалось слишком дорого.

— Страх как много! — пожаловался он. — Этак придешь еще раз, и вся земля уплывет к вам в руки!

— Так по тарифу, по закону! — сказал нотариус, пожимая плечами.

— Знаю, уважаемый! Это-то и худо, что по закону! Всюду говорят: по закону. А закон с нас три шкуры дерет!.. И никуда от закона не убежишь!

Отсчитывая деньги, он добавил:

— Хуже и сам дьявол не придумает, а тоже по закону.


В одно прекрасное утро Раде поднимался на гору, что над селом, приглядеть за пасущейся скотиной и кобылой. Весело карабкался он по откосу, хотелось до восхода солнца взобраться на вершину.

Вверху, в горах, он всегда чувствовал какую-то легкость, свободу и уже через несколько дней возвращался домой окрепшим и поздоровевшим.

На днях он спустился с гор раньше времени в надежде увидеть новорожденного сына; он предчувствовал, что родится мальчик. Ждут его каждый день: по мнению соседок. Божица вот-вот родит.


Рекомендуем почитать
Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Охотник на водоплавающую дичь. Папаша Горемыка. Парижане и провинциалы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».


Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».


Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Императорское королевство

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Дурная кровь

 Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейший представитель критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В романе «Дурная кровь», воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, автор осуждает нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.


Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.