Пауки - [11]

— Досталось бы нам, братьям, мне да Илии, замужней сестре, деду и бабке со стороны его матери-покойницы. Так мне сказал писарь нотариуса. Чудно, этим двум старикам, полагаю, не могло даже присниться такое!

Газда Йово задумался. Лицо его стало серьезным, а в уголках губ не осталось и следа лживой улыбки; лицо вытянулось, подбородок опустился еще больше.

Газда отлично знал братьев Смиляничей; слыхал он и об их покойном отце, Раде, который убил когда-то из-за перепаханной полосы соседа, а потом пристал к гайдукам и перебежал в Турцию; там он и погиб. Был слушок, будто в ту пору он встречался в горах и пещерах со своим старшим сыном Илией. Сын приносил ему одежду и все необходимое, а уносил с собой добычу, которую отец отсылал домой. После смерти отца Илия и Петр долго не могли сговориться и поспешили разделить наследство на три части.

Знал он их поля и луга: живое сердце надела братьев прилегало к участкам Ружича и Вуича, которые сейчас почти целиком перешли в его руки.

Раздумывая о Никиной части, газда решил: «Нельзя, чтобы она целиком досталась Илии; Илия разбогатеет еще больше, а Петр по горло в долгах, всего его имущества не хватит с долгами расплатиться, да и мягче он, сговорчивее, чем Илия, — с ним легче легкого! Нетрудно будет и с завещанием, данным в смертный час да еще при таких свидетелях, как Крыло и Журавль. Можно не сомневаться, что покойный Нико никому ничего не завещал».

Газда хорошо знал крестьян, знал он и Илию: жаден до земли, готов ради нее хоть потуречиться.

Пока газда размышлял, Петр, не отрываясь, глядел на железную «вертгеймовскую» кассу: до чего объемистая и надежная! Сколько бы талеров в нее влезло? В голове его мутится от вороха исписанных бумаг, раскиданных по большому столу, и от толстых торговых книг. «Наверно, — думал он, — и мое имя не раз там записано; эта грязная бумага стоит больше нашего села вместе взятого! Как мы еще живы? Чудеса!»

Потом взгляд его упал на выцветший сербский трехцветный флаг с государственным гербом. Висел он над столом, высоко прибитый к стене еще со времен ожесточенной борьбы сербов и хорватов. А еще выше, в углу, сплел свою паутину паук…

— Послушай! — прервал газда поток его мыслей. — Придвинься-ка ближе, я тебе растолкую, что делать! Купи долю сестры и долю деда и бабки по матери.

— Денег у меня нет…

— Погоди, глупый, не торопись! Когда сговоришься, да гляди, чтобы подешевле, я дам тебе денег, только действовать тут надо с умом, чтоб никто не догадался.

Петр медлил, бормоча что-то сквозь зубы.

— Чего боишься? В чем дело?

— А как я вам отдам?

— Ничего! Когда купишь обе доли, продашь их мне за те же деньги, а я тебе магарыч в двадцать пять талеров. Ничем не рискуешь.

— Но я-то рассчитываю купить за бесценок… Они в этих делах ничего не смыслят…

— Тем более!

— Послушай, хозяин, — маловат магарыч… Прибавь!

— Поглядим! Чего цыганишь? Если обтяпаешь дело как надо, дам больше, хотя бы и пятьдесят талеров… Что, по совести?

Назавтра Петр отправился в соседнее село навестить стариков: деда и бабку. В тот же день сходил и к сестре. Осторожно, намеками объяснил причину своего посещения и наказал, чтобы в будущий четверг, до обеда, они обязательно пришли в город, — ради своей же пользы.

Поначалу сестра всячески отнекивалась: мужа, дескать, нету дома, на работе, без него ей трудно решать. Старики тоже колебались: не подложит ли им Петр какую свинью? Ведь особенно доверять ему не приходится!

И все же, решив быть начеку, в четверг пришли…

Петр их ждал, пригласил в лавку, угостил ракией, потом повел по городу, якобы прогуляться.

— Так вот, — сказал он сердито, — хочу я купить ваши доли земли; знаю, что бросаю деньги на ветер, — он остановился, — все равно что высыпать их тут вот на дороге… Да охота потягаться с Илией, не бывать тому, что он задумал!.. Обманул, когда отцовское наследство делили… а теперь так просто грабит… Ей-богу, не бывать! Да ведь и Королевич Марко[5] назло потуречился!

Завернули в корчму. Петр заказал мяса и вина.

Попивая винцо и закусывая, прикинули и мало-помалу пришли к соглашению. Петр с утра все подготовил. Взял деньги у газды.

— Нужно, чтобы они видели эти деньги, — сказал он газде, — легче будет уговорить.

Прихватил он с собой из дому два копченых окорока: один для газды, другой для писаря нотариуса по прозвищу Шкриван.

Господин Шкриван поможет, голова у него как следует варит: что ни сделает — комар носа не подточит, и нотариус не станет придираться.

Смекалистый черт этот писарь Васо! Было время — он служил стражником в городской управе, и считалось, что у него счастливая рука, особенно когда подавали прошения высшим властям из-за порубок казенного леса. Присудят крестьянина к пяти кронам штрафа, а он припишет к пятерке ноль.

— Что такое?! — удивляется крестьянин. — Помоги, Васо, если в бога веруешь!

— Что ж, составлю прошение об отмене приговора, и не плати мне ни пары, покуда не увидим, что решат высшие власти… Найдутся, милый, и посильнее наших! — говаривал обычно Васо, озираясь: не подслушивает ли кто.

И спустя некоторое время Васо неизменно сообщал порубщику, что высшая власть уважила просителя и уменьшила штраф с пятидесяти крон до пяти… И так без всякого труда зарабатывал он хлеб свой насущный…