Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - [93]

Пари стоит на коленях на полу у раковины, склонив голову над ведром. Фаиз рядом с ней.

– Что это? – спрашивает он. – Ты в порядке?

Пари показывает нам, что в ведре: щетки, пластиковые бутылки с жидким мылом, губки и тряпки. Под всем этим лежат три темно-коричневых стеклянных бутылочки с этикетками, которые трудно читать. У меня занимает целую вечность понять, что на одной из этикеток написано: «Хлороформ ЛР». Этикетки на бутылках поменьше гласят «Мидазолам Инъекция БП» и «Мезолам 10 мг». Я не знаю, что это значит.

– Почему тут это? – спрашивает Пари.

– А что это? – спрашивает Фаиз.

– Директор говорил о шприцах и снотворных, помнишь? – говорит Пари. – Может, тебя не было в школе в тот день.

– Фаиз был, – говорю я. – Это было до того, как Тарик-Бхая арестовали.

– Хлороформ усыпляет, – говорит Пари. – Даже навсегда.

– Не трогай бутылки, – говорю я. – Отпечатки пальцев. Улики.

– Значит ли это, – спрашивает Фаиз, – что леди-босс крала детей? Они с Варуном вместе занимались похищениями? Это была их штаб-квартира?

– Но, – говорит Пари, – эта женщина – друг прадхана и комиссара полиции. Это что, значит… что это значит? Они знали, что она преступница, и ничего не сделали?

– Где она держала Руну-Диди? – спрашиваю я.

– Мы найдем ее, – говорит Пари. – Леди-босс теперь придется рассказать правду полиции.

– Снимите это на видео, – говорит Фаиз чаче, который достает из ящика ножи и осматривает их против света, видимо, решая, какой из них умыкнуть из квартиры. – Видите, эта бутылка со снотворным лекарством. Варун, должно быть, использовал его, чтобы похитить детей и притащить их сюда, своей леди-босс.

Чача откладывает нож и делает то, что просит Фаиз. Полицейские констебли вбегают на кухню, высоко держа дубинки, тяжело дышат, кричат: «Вон отсюда сейчас же, обезьяны».

– У нас есть доказательства, что мадам из этой квартиры, лучший друг вашего комиссара, виновна. Она похитительница детей, – говорит им Пари.

– Мы уже сняли все на видео, – добавляет Фаиз, – и отправили его тысяче человек. Вам не удастся стереть его.

Полицейские опускают дубинки. Они просят людей на кухне расступиться. Тот чача, что снял видео, остается.

– Посмотрите на эти этикетки, – говорит Пари полицейским. – Эти лекарства, они заставляют людей уснуть. Почему эта женщина держала их у себя в квартире? Это незаконно. Вы должны арестовать ее.

Кухня погружается в тишину, за исключением чего-то гудящего – может быть, холодильника или лампочки. Полицейский пытается коснуться ведра, но Пари останавливает его.

– Где ваши перчатки? – спрашивает она.

– Наверное, это Варун спрятал здесь бутылки. Вы что думаете, леди-босс есть дело до мусора под кухонной раковиной? – спрашивает он в ответ.

Во мне растет крик, и я чувствую, что сейчас взорвусь и забрызгаю потолок. Я встаю и подношу руку к кухонному столу, где стоит черная миска, наполненная апельсинами. Я подталкиваю ее к краю, пока Пари разговаривает с полицейскими. Я роняю ее. Миска разбивается. Апельсины катятся по полу, останавливаясь у ног людей.

Папа, и Ма, и мама Пари, и Ваджид-Бхай входят на кухню.

– Пари, – кричит ее мама. – Я думала, ты пропала.

– Руну-Диди здесь нет, – говорю я Ма и Папе.

В гостиной инспектор объясняет леди-босс, что отправиться с ним в полицейский участок – в ее интересах.

– Я не могу гарантировать вашу безопасность здесь, – говорит он. Затем приказывает нам уйти, не то мы будем арестованы. – Вы видите, детей здесь нет. Мадам не в ответе за то, что сделал этот мерзкий человек. Но мы все равно заберем ее на допрос.

Папа и Ваджид-Бхай вылавливаютт нас из толпы, широко расставив руки. Мы спускаемся на лифте, проходим мимо входа, усыпанного стеклом, сквозь ворота и сломанный шлагбаум. Телевизионные фургоны припаркованы на обочине дороги позади полицейских машин. Под уличным фонарем стоит репортерша с микрофоном. Оператор говорит ей сдвинуться немного влево.

– Это покажут по телевизору, – говорит мама Пари с удивлением. – Теперь полиции придется что-то делать.

– Слишком поздно, – отвечаю я невольно, но после того, как это произношу, я понимаю – это правда.

Всю зиму смог воровал

цвета нашей басти, и теперь все стало серо-белым, даже лица Ма с Папой, когда женщина из новостей пихает микрофон в их лица. Я стою у двери Шанти-Чачи, наполовину спрятавшись за чачи.

Прошло три дня с тех пор, как мы нашли бутылки со снотворным в квартире леди-босса в здании «Золотые ворота». Наша басти стала знаменитой, а также знаменитой в плохом смысле. Каждый час новый телевизионный фургон останавливается на Призрачном Базаре. Репортеры, которые выглядят совсем немногим старше Руну-Диди, болтаются повсюду со своими операторами и разговаривают со всеми, кто соглашается с ними говорить.

Журналистка, которая сейчас берет интервью у Ма и Папы, пишет историю о родителях пропавших детей. Она нам так сказала. Папа держит в руках фото Руну-Диди, которое мы показывали полиции. Ма прижимает паллу своего сари ко рту.

– Мы просто хотим, чтобы нам вернули нашу дочь, пожалуйста, – говорит Папа, придвигая фото Диди поближе к камере. Его обычно слишком громкий голос теперь такой тихий, что микрофон едва может его уловить.