Патрис Лумумба - [12]

Шрифт
Интервал

Он продолжался до рассвета: его видело солнце, когда спускалось на ночной отдых, сейчас оно наблюдает танцующих, поднимаясь над африканской землей.

Наплыв гостей, бессонная, но веселая ночь с танцами, песнями и разговорами, нарочито уводящими собеседников от повседневных забот, — все это осталось позади с первыми лучами солнца. Окитоленга, проводив родных и знакомых, побрел к манговому дереву и, стоя под его зеленой, плотной кроной, почувствовал крайнее утомление. Лег на землю, положив голову на обнажённый корень. Он не заметил, как и заснул. Встал, когда солнце стояло высоко. Окитоленга все думал о сыне — и там, на вечеринке, и сейчас, после отдыха. Уже взрослым сынишка предстал перед ним даже во сне. «Вот я и провел ночь со своим сыном, — размышлял счастливый отец. — Долго еще ждать помощника... Труднее всего придется супруге и особенно первые два года, когда мать кормит ребенка грудью и носит его на своей спине. Надо чаще ходить на охоту, на рыбалку, да и поле требует ухода. Растет семья — прибавляется хлопот. Да, а как же назвать новорожденного? Конечно, Патрисом, в честь деда, моего отца, сподвижника Нгонго Лютете. Мальчик не будет в обиде...»

Он бы размышлял, наверное, долго-долго, если бы не подошедшая к нему мама Онема. Она была непременной участницей женских сборищ в деревне и последние лет пятьдесят присутствовала при всех родах. Жила она одиночкой — муж скончался рано, а детей у нее не было. Жалкая хижина мамы Онемы, открытая всем ветрам и ливням, часто пустовала, ибо ее обитательница в силу добровольно избранной профессии дни и ночи проводила в чужих семьях. Ее знали все. Она умела и врачевать: склянки со снадобьем висели у нее на пояске. Увлекалась в молодости охотой. Храбрость ее удивляла мужчин. Она не ведала страха: могла с луком и колчаном стрел отправиться в джунгли на неделю. В лесу мама Онема находила все, что необходимо для пропитания. Хижина ее была полна лечебных трав и банок с приготовленными снадобьями. Ее никто не звал — она сама приходила в нужный момент к больному и врачевала его. При родах — незаменимый человек, и странно было бы, если б кто-то посмел появиться на свет божий в ее отсутствие. Без нее немыслимы были и похороны. Недаром же ее все величали мамой, мамой Онемой...

Босая, в длинной юбке, с обнаженной грудью, с палкой в руке, она походила на колдунью. Окитоленга встал: мама Онема не любила тех, кто с ней разговаривал сидя или лежа.

— Построил бы ты себе новую хижину, — бросила ни с того ни с сего мама Онема, тыча палкой около ног Окитоленги. — Шел бы в лес. В деревне тебе делать нечего. Пойду и я посплю...

И на том спасибо, мама Онема!

Мама Онема выпроваживала Окитоленгу из деревни, давая этим понять, что все заботы она берет на себя и мужчине тут делать пока нечего. Ни слова не сказала и о ребенке: не положено. Потом, спустя неделю-другую, о нем станут говорить намеками. Когда получит имя — другое дело. Остается одно — молчать. Терпение и выдержка — отличительные черты характера батетела. Эти качества давали о себе знать во время наездов бельгийских властей. Им хочется точно узнать, сколько жителей в деревне, сколько у них домашнего скота, чем засеяны поля, как много убито слонов, где находятся бивни, кто изготовляет фетиши, что они означают и кто и когда им поклоняется. Какие-то сведения просачивались к колонизаторам, но у них полного представления о жизни и быте батетела не было и быть не могло. Африканец привык скрывать от непрошеного гостя решительно все. При допросах он не называл своего имени, прикидывался, что не знает свой день рождения, не знает, кто его мать и отец, отказывался указать путь в соседнюю деревню. Слова «не знаю», «не понимаю» играли роль оборонительного сооружения, за пределы которого не мог проникнуть дотошный служащий колониальной администрации. Такая тактика африканцев снискала им незавидную репутацию в глазах просвещенных эксплуататоров: что думать о человеке, который даже имени своего не знает? Примитивизм, отсталость! А тоже ведь помышляют о свободе и независимости! Дети, несмышленые дети! Куда им до цивилизованных народов! Им еще надо тысячу лет торчать в своих лесах...

Бельгийцы помышляли о закреплении в Конго: африканцы не переставали бороться за изгнание завоевателей. Эта непрекращающаяся война шла не на поле боя, хотя и случались отдельные кровавые столкновения: она ушла внутрь, в сердце каждого африканца. Отец Окитоленги, Патрис, рассказывал сыну десятки и сотни историй, когда какой-нибудь бельгиец, ворвавшись в деревню, поднимал всех на ноги и ни за что ни про что учинял разнос почтенным и уважаемым жителям. Со слезами на глазах старик Патрис воскрешал р памяти дикие сцены, столь обычнее для нравов бельгийских властей. Сын как бы перенимал эстафету скорби обиженного народа. Сидел, слушал...

Бельгийскому комиссару что-то не понравилось поведение крестьян: он их обвинил в нелояльности, в нерадивом исполнении указаний. Доводов у него не было, но он был облечен неограниченной властью. Взял и приказал сжечь всю деревню. В роли исполнителей выступали не бельгийцы, а конголезские солдаты, навербованные на службу. От деревни остались одни головешки. Население ушло в лес. А потом пришли в Оналуа и с разрешения вождя поселились здесь.


Рекомендуем почитать
Архитектор Сталина: документальная повесть

Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».


Ошибка Нострадамуса

Владимир Фромер — писатель, журналист, историк. Родился в Самаре. В 1965 году репатриировался в Израиль. Участвовал в войне Судного дня. Был ранен. Окончил исторический факультет Иерусалимского университета. В 2004 году совместно с Марком Зайчиком был удостоен премии Федерации союзов писателей Израиля. Автор книг «Кому нужны герои», «Реальность мифов», «Солнце в крови», «Чаша полыни», «Хроники времен Сервантеса». В книге «Ошибка Нострадамуса» несколько частей, не нарушающих ее целостности благодаря единству стиля, особой ритмической интонации, пронизывающей всю книгу, и ощутимому присутствию автора во всех описываемых событиях. В первую часть ЗЕРКАЛО ВРЕМЕНИ входят философские и биографические эссе о судьбах таких писателей и поэтов, как Ахматова, Газданов, Шаламов, Бродский, три Мандельштама и другие.


Тэтчер. Великие личности в истории

Маргарет Тэтчер смело можно назвать одной из самых сильных женщин ХХ века. Несмотря на все препятствия и сложности, она продержалась на посту премьер-министра Великобритании одиннадцать лет. Спустя годы не утихают споры о влиянии ее политических решений на окружающий мир. На страницах книги представлены факты, белые пятна биографии, анализ и критика ее политики, оценки современников и потомков — полная документальная разведка о жизни и политической деятельности железной леди Маргарет Тэтчер.


Мой личный военный трофей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.


Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.