Патриотизм и русская цивилизационная идентичность в современном российском обществе - [11]
В научной литературе особое внимание привлекает проблема трансформации этничности в историческом и социокультурном аспектах с учетом компаративистского подхода. К примеру, М. Хайслер выделяет три группы факторов, влияющих на развитие основных форм этничности западноевропейской цивилизации: психологические особенности формирования общей мировоззренческой картины мира, в пределах которого социализация индивида осуществляется без учета каких-либо этнических элементов; нормативные и структурные характеристики современной западноевропейской государственности, включая политическое участие, поведение и деятельность, а также формы демократической правовой политики; динамика международных и транснациональных отношений глобализирующегося мира[32].
Различные фазы западноевропейской этничности развиваются в условиях четырех типов социальной организации: от социокультурных механизмов обеспечения этнической солидарности и мобильности (самоопределение через принадлежность и переживание чувства общности родственной природы) через политизацию этничности в рамках государства-нации (самоопределение через национальную принадлежность в рамках государственно-правового контроля и национально-государственной идеологии) к внеэтническим формам самореализации индивидов и социальных групп на стадии постэтнонационализма (единение через согражданство, когда политико-правые интересы не совпадают с этническими интересами и потребностями)[33].
Другими словами, этническая идентификация в современной западноевропейской цивилизации стала определяться на основе государственно-демократических процедур, базирующихся на интеграционных тенденциях в различных сферах общественной жизни, отдающих предпочтение внеэтническим измерениям антропологического бытия индивидов.
Трансформация этничности в рамках исторического развития западноевропейской цивилизации обычно укладывается в следующую общепризнанную схему, характеризующую смену политических форм государственности и ее основные этапы: «племенное государство» (этнократия) – империя – распад империи и образование на ее месте национальных государств, где солидарность и этнонациональная принадлежность различных социально-антропологических сообществ определяются признаками согражданства. В дальнейшем формируются наднациональные властные и управленческие структуры, призванные обеспечивать новый мировой порядок вне пределов этничности.
Современной постсоветской действительности присуща иная тенденция, связанная с восстановлением принципа этнократии и образованием этнократических государств на политическом пространстве бывшего СССР, не укладывающаяся в западноевропейские прогрессистские схемы. С нашей точки зрения, это происходит потому, что цивилизационное основание возникновения российской этничности существенным образом отличается от западноевропейского.
Во-первых, до сих пор среди отечественных исследователей продолжаются споры о цивилизационном статусе России, о российской цивилизации как самостоятельном и значимом феномене, употребляются новые понятийные формы (субцивилизация Л.С. Васильева, полуварварская «цивилизация поневоле» И.Г. Яковенко, конгломерат различных цивилизаций Ю.М. Кобищанова, промежуточная цивилизация А.С. Ахиезера и т. д.)[34].
Суть их одна – отрицание цивилизованного статуса России и утверждение ее парадоксальности путем дискредитации славяно-русских и российских цивилизационных проектов, не имеющих религиозных, политических, экономических, правовых и других оснований для обеспечения интеграционного единства многочисленных этносов, проживающих на данной территории.
Для нашего исследования важно подчеркнуть следующее. Русская цивилизация как единое социокультурное целое просто не помещается в устанавливаемые концептуально-исследовательские рамки западноевропейской методологии, не способной пока еще описывать парадоксальные цивилизационные черты и давать адекватную научную интерпретацию тем цивилизационным проектам, которые ставят под сомнение универсальность и всеобщность западноевропейского цивилизационного самосознания и его мироустроительных версий.
Русская цивилизационная идентичность традиционно обеспечивалась сильной государственностью (прежде всего самодержавной и имперской), ее ведущей ролью в сохранении единства и функциональной состоятельности России на основе межкультурного и межконфессионального диалога, встраивающего в общий социокультурный контекст различную степень развитости самобытных культур и субкультур и их ценностных ориентаций.
Следовательно, цивилизационный статус России отличается наднациональной государственностью, межконфессиональной диалогичностью и суперэтничностью, объединяющей универсальность межкультурного дискурса с уникальностью этнического культурного разнообразия.
Во-вторых, принцип согражданства, подчиняющий этничность как антропологическую и социальную характеристику либеральной системе ценностей с ее доминирующей идеей прав человека в широком культурно-цивилизационном смысле (приоритет ценности прав человека, свободы творчества, равенства перед законом, гражданского общества и т. д.), противоречит утвердившемуся в России имперскому принципу организации государственно-правовой и общественной жизни, а также традиционным конфессиональным основаниям (православие, ислам, буддизм), не допускающим политизации этничности и до сих пор отчасти реализующим свой интеграционный потенциал.
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».