Патриархальный город - [145]

Господин Эмил Сава похлопал его по плечу, желая рассеять его беспокойство и недоумение:

— Ни о чем не тревожься. Я не собирался устанавливать за тобой слежки. Тебя мне бояться нечего, я знаю, ты меня не предашь. Этот листок — чистая случайность. Трем идиотам, тайным агентам из столицы, а может, и кое-кому повыше, взбрело в голову, будто один террорист, анархист и убийца отправился в наши края. Опасный тип. Трижды был арестован, трижды бежал. У агентов возникло подозрение, будто это сын несчастной Лауренции Янкович. За домом установили наблюдение. Один из идиотов решил последить и за тобой. В конце концов, все трое убрались восвояси несолоно хлебавши. Террорист, анархист и убийца, о котором идет речь, не имеет, как выяснилось, ничего общего с пресловутым Ионикэ этой Янковичихи… Как бы там ни было, он проскочил у них меж пальцев, если вообще существовал.

— Вот и я думаю. Что может понадобиться в таком городке, как Кэлиман, террористу, анархисту и убийце? — выразил свое недоумение Тудор Стоенеску-Стоян.

— Бросить бомбу или посеять смуту. Нечего об этом думать, они и сами не смогли бы тебе ответить. Не тот случай. Галлюцинации, усердие не по разуму. В общем, я попросил их оставить старуху Янковичиху в покое. Нечего мучить ее расследованиями и допросами! Ее Ионикэ помер бог весть когда и где!.. У меня ведь тоже дети… В кои-то веки могу себе позволить роскошь бескорыстного сочувствия… Не смейся!.. А этому случаю я обязан знанием того, как ты проводишь свои дни и ночи. Браво, Тодорицэ! В тебе погибает образцовый супруг. Ты просто рожден для семейной жизни. Лицей, суд, газета, домашний очаг… Оздоровительная прогулка в определенный час дня. И за столом пескарей реже появляешься… Убедился наконец, чего можно ожидать от дружбы с этим мерзким пропойцей Панцыру и желчным горбуном Хартуларом… Почти все свободное время сидишь дома, так и в доносе сказано. Ты мог бы и у себя в удостоверении личности написать: профессия — домохозяйка! Решительно, тебе нужно жениться! Грех пропадать в моральном убожестве безбрачия такому чудо-парню. Ты, правда, слегка перезрел! Но зато сколько достоинств!

Тудор Стоенеску-Стоян, успевший достаточно хорошо узнать своего патрона, понимал, что господин Эмил Сава определенно куда-то клонит.

И стал энергично защищаться:

— Тут вы заблуждаетесь, дорогой шеф! Я слушаюсь вас. Во всем вам следую. Не выхожу из повиновения… Но хоть убейте, ни в коем случае, не женюсь. Клянусь!

— Все клянутся и все кончают клятвопреступлением…

— Поговорим о чем-нибудь другом…

Господин Эмил Сава позвякал ключами и на этот раз уступил, улыбаясь с несокрушимой уверенностью каким-то своим тайным мыслям:

— Хорошо, Тодорицэ! Поговорим. Пока поговорим о другом…

Они заговорили о другом.

На повестке дня стоял вопрос о странных анонимных письмах, повергших город в великую тревогу и беспокойство. Одно из них получила госпожа Ортанса Сава. Факт абсолютно достоверный. Другое — госпожа полковница Калиопа Валивлахидис. Факт не менее достоверный — господин префект видел письмо собственными глазами. Третье получил Пантелимон Таку. Он показывал его за столиком пескарей, удивляясь, что нашелся человек, пожелавший написать ему письмо, хоть и без подписи, хотя бы и только для того, чтобы поиздеваться над его скупостью и боязнью смерти. Таким образом, было достоверно известно о существовании трех писем. Но беспокойство проникло во все дома, ибо во всяком доме кого-нибудь да мучила нечистая совесть. Мужья с подозрением поглядывали на жен. А ну как и они получат письмецо с разоблачением случайной измены, которая в головах женщин разрастается до катастрофических размеров? Жены с той же тревогой поглядывали на мужей. Друзья на подруг; подруги на друзей. Люди заглядывали друг другу в глаза с неприятным предчувствием. Возможно, писем и на самом деле было всего три, и писали их, наверное, разные люди и с разными целями. Просто роковое совпадение. Каждый получил в жизни хотя бы одну анонимку. Однако теперь из-за политической вражды рушились многолетние дружеские связи. Выходили на свет тайны, хранившиеся за семью печатями. И поскольку у каждого на совести был какой-нибудь давний или свежий грешок перед близким другом, родственником, женой или мужем — все одинаково встревожились и в ярости бросились искать автора. Пескари — и те были охвачены беспокойством и негодованием. Жить стало невозможно. Жены устраивали сцены мужьям. Друзья исступленно шпионили друг за другом. Начальники муштровали подчиненных. Легенда о письмах разбередила угрызения совести, затянувшиеся было ряской забвения. Поднялась со дна типа. Проснулись забытые подозрения. И если человека не подозревали в написании анонимного письма, то его подозревали в получении такового. Итог был примерно одинаков. Если бы виновный попался, по головке его бы не погладили.

— Не могу себе представить, кому охота заниматься подобным вздором? — признался господин Эмил Сава. — В письме Ортансы — сплошная чепуха. Глупость насчет уволенной служанки. Идиотизм — будто бы между гувернанткой и моим старшим сыном Анибалом произошло какое-то свинство: аборт и так далее; чушь, будто между ним и племянницей Иордэкела Пэуна Лолой произошла черт знает какая белиберда того же пошиба… В письме, полученном госпожой Калиопой Валивлахидис, столь же бессмысленная клевета… Будто бы я оскорбительно отозвался о ее прошлом… Возможно, я когда-то и ляпнул что-нибудь такое. Ну и что из того? Это было ведь в прошлом году, когда мы враждовали. Язык мой — враг мой! Но теперь-то у нас прекрасные отношения… Полковник Валивлахидис после всех расследований вышел чистеньким. Тут и я руку приложил, замолвил словечко. Так какого же черта? Мы люди одного круга. Рука руку моет, и обе моют лицо. Так сохраним наше лицо в чистоте: какой смысл обливать друг друга грязью… Да, впрочем, госпожа полковница, наша когда-то распрекрасная, а ныне увядшая госпожа Калиопа не придала письму никакого значения… Доказательство? — Она протянула мне его со смехом, за чаем, на глазах у Ортансы… Я сравнил почерки. В ее письме почерк не тот, что в письме, полученном Ортансой… Не знаю, как насчет письма Таку… Идиотская шутка! Итак, попробуем рассуждать последовательно: если у писем была цель, они ее не достигли; если же цели не было, то это просто выходки идиота, лишенного остроумия и смелости… И тем не менее никому не улыбается знать, что через час и он, быть может, получит такое же — уже на собственный счет… Кому же все-таки понадобилось распространять без подписи то, о чем какой-нибудь Пику Хартулар или Григоре Панцыру рассказывают во всеуслышание за столиком пескарей?