Патриархальный город - [144]

Шрифт
Интервал

Тогда он встал и, принужденно засмеявшись, шагнул навстречу старухе.

— Все это ребячество! Глупость! Не стоит… Неси ее прочь!..

Он говорил, как бы убеждая самого себя. Старуха, казалось, его и не слышала.

— Вот, Ионикэ, родной, твоя шкатулочка, в целости и сохранности. Сколько лет тебя дожидается!..

Ион Янкович вертел игрушку в узловатых волосатых пальцах с неожиданной нежностью — словно великан, лелеющий таинственную и хрупкую драгоценность.

— Ты говоришь, она еще играет, мама?

— Разумеется, Ионикэ. Я недавно ее заводила. Для тебя, сынок… Мы еще поговорим об этом… Поверни ключик. Ты еще помнишь, как она действует?

— Посмотрим…

Его громадные руки дрожали; дрожал голос; дрожал в пальцах латунный ключик. Он завел пружину до отказа. Старуха увидела прежнего мальчика, который, когда ждал, от напряжения закусывал губы. Узнала она и ту осторожность, с которой он поставил шкатулку на стол, ожидая музыки. Точь-в-точь ее прежний Ионикэ! Они ждали. Из коробочки раздалось металлическое жужжание, но тут же прекратилось. И все — больше ни звука. Ион Янкович потряс плюшевую коробочку. Старуха тоже. Они переглянулись. Ни звука! Не слышно даже металлического жужжания. Музыка в коробочке умерла. Наступила гнетущая тишина.

— Этого не может быть, Ионикэ, родной…

— Как видишь, может! — горько рассмеялся он. — Впрочем, все это глупость! Дряблая сентиментальность, унаследованная от тебя… Ветхие оковы, которые пора сбросить.

Он говорил с подчеркнутым безразличием. Но по вздувшимся желвакам старуха видела, каких усилий стоило подавить свою боль тому, кто когда-то был малышом Ионикэ.

— Давай еще разок попробуем, Ионикэ, родной.

— Пожалуйста, убери ее!

— Может, что с механизмом!..

— Пожалуйста, убери, а то разобью!..

Поднятый, словно молот, кулак был достаточно тяжелым, чтобы разнести игрушку вдребезги. Лауренция Янкович унесла шкатулку в другую комнату.

— Завтра я ее починю… — пообещала она, обернувшись, — Завтра утром она заиграет снова, Ионикэ, не горюй…

— Завтра? — снова засмеялся мужчина. — Ха-ха! Завтра! Завтра можешь чинить в свое удовольствие… А теперь оставь меня, пожалуйста, одного. Я хочу спать…

Старуха приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его лысину, как когда-то целовала перед сном кудрявую головку сыночка Ионикэ.

— Спокойной ночи, Ионикэ, родной.

— Прости меня, мама, за все обиды и огорчения, которые я тебе доставил…

Старуха хотела что-то ответить. Он остановил ее движением руки.

— Хватит! Только не забудь закрыть за собой. Я не могу спать при распахнутых дверях. Привык спать за дверью с тремя запорами.

Старуха притворила за собой дверь. Завела часы на стене и на ночном столике. Прислушалась к дыханию за стеной. Она знала, что человек за стеной ворочается с боку на бок, никак не может заснуть. Наконец, к утру, когда уже запели петухи, усталость сморила ее, и она заснула. Сколько она проспала: пять минут, десять, час? Она вскочила, пробудившись от всегдашнего, теперь уже бессмысленного сна, и закричала: «Не уходи, Ионикэ, не уходи!» Прислушалась к дыханию в соседней комнате. Ни звука. Тихонько приоткрыла дверь. Никого. Постель смята. Ни костюма, ни шапки, ни плаща. Только запах резины да все еще влажные пятна следов на половике, по которому ползал когда-то на четвереньках мальчуган с карточки в рамке со стеклом. К подушке приколота иголкой записка:

«Мама, счастливо оставаться. Никто не должен знать, что я здесь был. Так лучше и для меня, и для тебя. Запомни: никто. Даже если тебя спросят, даже если станут допрашивать. Скажешь, что заходил незнакомый человек, вроде плотник, спрашивал, не надо ли что сделать, починить. Словом, бродяга, ведь я бродяга и есть. Ты тут, мама, ни в чем не виновата, виновата жизнь. Всего тебе доброго, мама, только доброго».

И все.

Лауренция Янкович не могла даже заплакать. В дверь вошла служанка.

— Чем-то здесь воняет, хозяйка?

И вдруг, словно в ответ, из дальней комнаты, ожив ни с того ни с сего, заиграла свою старинную, забытую и грустную мелодию музыкальная шкатулка, заиграла теперь, когда это никому уже не было нужно.

И это было все.


Спустя несколько дней господин Эмил Сава, позвякивая ключами, с загадочной улыбкой выспрашивал у жильца старой Янкович:

— А скажи-ка мне, дорогой Тодорицэ, что ты делал в понедельник между шестью и семью?

Стоян постарался припомнить. И припомнил.

— Прекрасно! А во вторник, например, между десятью и двенадцатью ночи?

Тудор Стоенеску-Стоян напряг память и представил полный отчет о том, как он провел эти часы. С той же точностью он ответил и на другие загадочные вопросы, недоумевая, что бы означала эта улыбчивая любознательность его политического патрона. Господин Эмил Сава достал из кармана листок, проверил точность утверждений, затем протянул ему, смеясь:

— Браво! Прочти!.. Я так и думал. А теперь и убедился, что у тебя масса достоинств, дорогой Тодорицэ. Primo, у тебя превосходная память. Secundo, ты искренен, не умеешь лгать! Tertio, тебе незачем лгать. В твоей жизни нет никаких секретов. Она прозрачна. Хрустально чиста!

Читая написанное на листке, Стоян, к великому своему удивлению, обнаружил, что каждое его перемещение за прошедшие несколько дней с поразительной точностью отражено в своеобразном протоколе, от которого не укрылось ничего. Тут было все, вплоть до прогулок по Большой улице в сторону площади Мирона Костина, куда он ходил с единственной целью попасться на глаза Адине Бугуш и поздороваться, не смея даже остановиться.


Еще от автора Чезар Петреску
Фрам — полярный медведь

Повесть о невероятных приключениях циркового белого медведя Фрама. О том, как знаменитый цирковой медведь Фрам, несмышленым медвежонком оставшийся без матери и попавший к людям, вернулся в родные края, в Арктику.


Рекомендуем почитать
Монастырские утехи

Василе ВойкулескуМОНАСТЫРСКИЕ УТЕХИ.


Стакан с костями дьявола

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Спасенный браконьер

Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…


Любительский вечер

Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?


Рассказ укротителя леопардов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.


Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Спор об унтере Грише

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…


Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.


Господин Фицек

В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.