Патриарх Филарет (Федор Никитич Романов) - [12]

Хотя Филарет по безраздельности своей власти мог бы, кажется, не беспокоиться о ее сохранности, он все же следил за тем, чтобы у царя не появлялись любимцы. Новые родственники государя Стрешневы даже после рождения у царицы Евдокии Лукьяновны наследника, царевича Алексея, продолжали оставаться в тени. Однако наиболее важно для патриарха было удалить Салтыковых, близких к «великой старице». Нужны были веские основания. И тогда из забвения извлекли «дело Хлоповой». Еще до возвращения Филарета девица Марья Хлопова была наречена царской невестой, взята «в верх», где жила с матерью и бабкой Анной Желябужской. Ходила с государем и «великой старицей» на богомолье и пользовалась симпатией молодого Михаила.

Хлоповы, как и Желябужские, давно были близки к семье Романовых. Отец невесты был при царе Борисе Годунове приставом Романовых после возвращения их из ссылки. А Федора Желябужского царь послал к отцу в Польшу — ответственное и в то же время как бы «семейное» дело, справившись с которым Федор был в Москве царем пожалован. Одним словом, родня невесты, и так уже близкая к Михаилу, могла теперь «возвеличиться» еще больше. И уже решенная свадьба вызывала раздражение Салтыковых, что и вылилось в ссору Михаила Салтыкова в присутствии царя с дядей невесты Гаврилой Хлоповым, похвалявшимся своей верной службой государю. Салтыковы сумели воспользоваться временным недомоганием Марьи, возможно ими же и подстроенным с помощью отравы, подмешанной в лекарство. Благодаря их «наносу» Хлопова была сослана «с верху» и отправлена с родней в Нижний Новгород, где ее поселили на бывшем дворе Козьмы Минина^[65]. Родственная близость и старое влияние Салтыковых оказались тогда сильнее кратковременного фавора предполагаемых родственников.

Поскольку к 1622 г. Михаил Федорович оставался неженатым, вопрос с Хлоповой нужно было как-то решить. Специальная комиссия, направленная в Нижний, после тщательного опроса девицы и ее родственников выявила, что она находится «в совершенном здравии», в связи с чем «корм ей перед прежним» велено было давать вдвое. Бывшая царская невеста заявила, что «чает того, что то (болезнь. — В. В.) ей учинилося от супостатов». А выявленные к тому же обстоятельства ссоры Григория Хлопова с Михайлом Салтыковым явно указывали на то, кто эти «супостаты». В результате обоих братьев обвинили в том, что они царскую невесту «с верху» сослали «не по правде», а «по наносу» и «государской радости учинили… помешку». Салтыковых вместе с семьями и в сопровождении приставов отправили по деревням, а их мать сослали в суздальский Покровский монастырь. Все их поместья и вотчины, как обычно, были отписаны на государя. Б. М. Салтыков оказался на Вологде, «брат его в Михайлове вотчине в селе Ильинском», а М. М. Салтыков — в Галицкой вотчине Кошкишевской волости. С собой им разрешили взять по четыре человека людей с женами и по три девки^[66].

Между тем 1 ноября 1623 г. Ивану Хлопову была направлена грамота об отказе царя взять за себя его дочь. Существует мнение, что тут вмешалась оскорбленная этими событиями мать государя. Вероятнее, однако, что «дело Хлоповой» с самого начала создавалось лишь как предлог для удаления бывших царских любимцев. В 1625 г. Б. М. Салтыков отправился воеводой в Самару, а М. М. Салтыков — в Чебоксары, причем первого было «боярином писать не велено», а второго — окольничим^[67]. Они выехали туда прямо из деревень и «государевых очей» опять «не видели».

За опалой Салтыковых последовал целый шлейф событий. В том же 1622 г. был сослан в Свияжск, где и умер спустя семь лет, боярин А. В. Лобанов-Ростовский, до этого довольно часто встречавшийся «за государевым столом». В 1625 г. в Вологду последовал боярин В. Т. Долгорукий, после того как ненадолго стал царским тестем. Его дочь царица Марья Володимеровна умерла почти сразу же после свадьбы. В том же году на отдаленное воеводство в Тобольск был удален и некогда отличившийся освободитель Кремля от поляков боярин Д. Т. Трубецкой. Оба они также вскоре умерли. Через год опале подвергся влиятельный в прошлом думный дворянин Г. Г. Пушкин. Вместе с сыновьями его удалили в деревню^[68].

Не избежали опалы и новые «выдвиженцы». В 1626 г. за самовольство в делах в ссылку отправился могущественный судья Посольского приказа Иван Грамотин. Сменивший его дьяк Телепнев отбыл туда же в 1630 году. Вскоре опала и ссылка настигли также Лихачева и Луговского. Не случайно наблюдательный современник архиепископ Пахомий заметил, что Филарет был «нравом опалчив и мнителен, а владителен таков был, яко и самому царю боятися его, боляр же и всякого чина царского синклита зело томляше заточенми необратными и инемы наказанми», прибавляя, что «до духовного… чину милостив был и несребролюбив, всякими же царскими делами и ратными владел», а вот «божественного писания отчасти разумел»^[69].

Между тем именно в отношении отдельных представителей «духовного чина» сразу по возвращении Филарета из плена возникли немалые сложности. Как было отмечено выше, среди встречавших его летом 1619 г. в селе Хорошеве были митрополит Иона и троицкий архимандрит Дионисий. Заняться судьбой последнего сразу же просил его патриарх Феофан. Прославленный деятель Смуты, Дионисий несколько лет до этого просидел в тюрьме по обвинению в ереси и лишь с приездом Филарета получил свободу. За четыре года до того было решено переиздать Требник (положив в основу издание 1602 г.). Но для того, чтобы выполнить работу на достойном уровне, царь поручил сверить существующие экземпляры Требника, а также сравнить их с греческими рукописями. Этим занялись троицкий монах Арсений Глухой, бывший московский поп Иван Наседка, старец монастыря Антоний. Руководил всем Дионисий.