Пастырь добрый - [155]
— Вот это да, — с неподдельным восхищением отметил Курт. — Чего только не порождает человеческий разум; я слышал многое, видел разное, но эта — всем ересям ересь. Несомненно заслуживающая того, чтобы ее провозвестник попытался повторить сей великий подвиг Господа.
— Когда придет мне время оставить мое пастырское служение — разумеется, я последую за своими духовными чадами, приобщась к жизни во Христе, и я взойду к возрождающему пламени добровольно, с радостью и возвышенным сердцем.
— Не малефик, а мечта, — отозвался Курт кисло. — Побольше б таких.
— Будут, — пообещал Бернхард торжественно. — Будет больше, будет много тех, кто услышит и примет Слово, кто ступит на путь спасения, ибо я вижу, что грядет решающий день, Господь говорит мне, что он близок, и посему я возвышу голос и умножу свои усилия! Incaluit cor meum in medio mei in meditatione mea incensus sum igni locutus sum lingua mea! Deleth adhesit pulveri anima mea vivifica me juxta verbum tuum! Amen amen dico vobis quia venit hora et nunc est quando mortui audient vocem Filii Dei et qui audierint vivent![169]
— Amen еще раз, — проговорил Курт негромко, чувствуя, что разум мало-помалу начинает отступать от четкого осознания реальности; происходящее, видимое и слышимое все более походило на сон или горячечный бред — и вид этих окаменелых в тишине нелюдей, и слова этого получеловека, и собственное положение, эта бессмысленная и кощунственная пародия, замышленная неведомо для чего очевидно сумасшедшим чародеем. — Amen и — erue Domine[170]. Полагаю, со мной согласятся многие, если я скажу, что вид земли, наводненной кадаврами, мало соотносится с понятием благодати Христовой.
— Вы смотрите на внешнее, видите глазами человеческими и разумом человеческим, греховным и неочищенным, отчего не способны понять мудрость Того, Кто выше человеческого, ибо — quod stultum est Dei, sapientius est hominibus[171]. Таким, как вы, майстер Гессе, сказано было — «sed dicet aliquis quomodo resurgunt mortui quali autem corpore veniunt, insipiens tu quod seminas non vivificatur nisi prius moriatur, et quod seminas non corpus quod futurum est seminas sed nudum granum ut puta tritici aut alicuius ceterorum, Deus autem dat illi corpus sicut voluit et unicuique seminum proprium corpus, non omnis caro eadem caro[172]»!
— Вот только эта плоть — вовсе не плоть, — ожесточенно возразил Бруно. — Это мерзость пред лицом Господа, поношение всяческой мысли о созданной Им природе. Это твои измышления — твои и этой дряни, что правит тобой, но с замыслом Создателя ваши уродцы не имеют ничего общего!
— Вам обоим мало того, что вы уже слышали? — и в самом деле возвысил голос чародей. — Словами самого Господа я говорил к вам — и вы остались глухи? Вспомните же, как говорил сам Христос! «Ignem veni mittere in terram et quid volo si accendatur. Baptisma autem habeo baptizari et quomodo coartor usque dum perficiatur[173]». «Ipse vos baptizabit in Spiritu Sancto et igni[174]» — так сказал о Нем Креститель!
— Вызвать бы обоих в Друденхаус, — заметил Курт. — Для беседы. Чтоб за словами следили.
— Пламя, очищающее грехи людские, — продолжал Бернхард напористо, — новое крещение, Дух Господень, огонь — вот о чем говорил Господь, вот что должны были услышать имеющие слух!
— Знакомые речи, — выговорил он хмуро. — Знакомое безумство. Я уже слышал подобное. Вот только Каспару хватило ума осознать и откровенности признать свою языческую сущность, и он не прикрывался словами из Писаний.
— Вам и того мало? Et apparuerunt illis dispertitae linguae tamquam ignis seditque supra singulos eorum et repleti sunt omnes Spiritu Sancto[175] — так сказано о святых апостолах, и куда вам яснее указания?
— Господи… — выдохнул Курт обессилено, ощутив вдруг смертельную усталость; вытянувшееся тело болело от макушки до самой последней жилки в ногах, руки в плечах, казалось, вот-вот переломятся, точно сухие ветви, а правый локоть словно кипел в наполненном маслом котле; наверняка вывих… — Сам не понимаю, к чему я с тобой спорю. Это не имеет смысла — ты не слышишь не только меня, но и собственного разума, если вообще его отголоски еще остались в тебе. И не понимаю, чего ради споришь с нами ты. Мы, сжигая твоих приятелей, читаем нравоучения, чтобы народ услышал — пускай задумаются; но твои мертвецы и на это не способны, ни думать, ни говорить. Так для чего это делаешь ты? Для кого? Нам обоим конец; не все ли тебе равно, что мы думаем о тебе?
— Именно потому, майстер Гессе, — сбавил голос Бернхард. — И вы не правы; если вы прислушаетесь, вы услышите, как они говорят с вами — если вы позволите себе услышать. Если перестанете отталкивать от себя истину, которая готова открыться вам… — он умолк на миг, и Курт зажмурился, чтобы не слышать бессловесного шепота, не смолкающего ни на миг во все время их беседы и вдруг зазвучавшего громче, настойчивее, внятнее. — Ведь вы слышите, верно?.. Вы услышите их мысли, если позволите себе принять Слово.
— Какого черта… — вдруг проронил Бруно со смесью ожесточения, растерянности и испуга, и Курт вскинул голову, глядя туда, куда был устремлен взгляд подопечного — на хорошо различимую с высоты обгорелых перекладин невысокую фигуру человека, медленно движущуюся к двум крестам напротив распахнутых дверей церкви.
