Пастушка и дворянин - [33]

Шрифт
Интервал

Проваливайте в ад скорей,
Коль Бог ничто вам.

Суконщик

Вот те раз!
Я Богом заклинаю вас:
Верните драп иль уплатите
Мне десять франков.

Патлен

А скажите,
Смотрели вы мою мочу?
Как умирать я не хочу!
Готов терпеть любые боли.

Гильеметта

(суконщику)

Уйдите наконец, доколе
Бедняга дух не испустил.

Суконщик

Браниться с вами нету сил,
Но драп не брошу псу под хвост.
Не думайте, что так я прост.
Вам не спущу!

Патлен

Мэтр Жан, в чем дело?
Мое дерьмо так затвердело,
Что лишь насилу, видит бог,
Его изверг я из кишок.
Весь день лежу, от колик воя.

Суконщик

От вас хочу лишь одного я:
Где пять экю?

Гильеметта

Как вы черствы!
Сомнений нет, что он, увы,
Вас принимает за врача.
Любому в голову моча
Ударить может, если пять
Недель с постели не вставать,
От боли адовой страдая.

Суконщик

Но как, о Дева Пресвятая,
Произошло такое с ним?
Он был здоров и невредим
Еще сегодня, Гильеметта,
И мы — иль мне приснилось это? —
С ним торговались битый час.

Гильеметта

Наверно, сударь мой, у вас
Отшибло память. Так случалось,
И вам не помешает малость
От треволнений отдохнуть.
Уйдите, чтобы кто-нибудь,
Застав вот этак нас вдвоем,
Не начал сплетничать потом.
Сейчас и врач нагрянуть может.

Суконщик

Пускай вас это не тревожит.
Одна лишь совесть нам судья.

(В сторону.)

Ужель и впрямь свихнулся я?

(Гильеметте.)

Но подождите полминутки.
А нет на кухне утки?

Гильеметта

Утки?
На кухне судна нет такого.
Оно под ложем у больного.
Вопрос, однако, странен мне.

Суконщик

Но я уверен был вполне…

Гильеметта

В чем?

Суконщик

Разрази меня господь,
Коль я… Прощайте…

(Направляется в свою лавку.)

Заколоть
Я дам себя, коль шесть локтей
Сукна из лавочки моей
Не взял бессовестный бандит.
Ужель я с панталыку сбит
Его женою так вот, разом,
Иль в самом деле ум за разум
Сегодня у меня зашел?
Я в полном здравье, но осел.
Смотреть мне надо было в оба.
Да, но ему лишь шаг до гроба…
Не вяжутся в сознанье как-то
Два этих непреложных факта,
Не примирить их меж собой.
Но жулик учинил разбой,
Мое сукно унес под мышкой,
И счеты я сведу с воришкой!
А может быть, все снится мне?
Нет, видит Небо, лишь во сне
В кредит я мог продать свой драп —
Я не такой головотяп.
Где речь заходит о продаже,
Там я, предстань мне ангел даже,
Товар на веру не отдам.
А мэтру Пьеру в руки сам,
Выходит, отдал? Быть не может!
Кто разобраться мне поможет?
Спаси, о Боже, и помилуй,
Но ложь от правды не под силу
Здесь отличить мне одному.

Патлен

(Гильеметте, шепотом)

Ушел?

Гильеметта

(тоже шепотом)

Пока что не пойму.
Он был растерян, и немало.
В нем злость, однако, клокотала,
Подобно адскому вулкану.

Патлен

Раз он ушел, пожалуй, встану.
Визит был впору нанесен.

Гильеметта

Ах, Пьер, а вдруг вернется он?
Лежите.

Патлен

Что ж, повременим.
Клянусь Спасителем самим,
Нашла коса на камень. Баста!
Он в долг дает отнюдь не часто,
Вернее, вовсе не дает.
А после нынешних щедрот
Постричься может наш Гильом
В монахи.

Гильеметта

Что ж, мы поделом
Вкруг пальца обвели его:
Сквалыга нищим ничего
Не подавал.

(Смеется.)

Патлен

Уймите смех!
Вдруг он вернется, как на грех?
А коль вернется, нам порушит
Все дело.

Гильеметта

Смех меня так душит,
Что удержаться нету сил.

Суконщик

(на улице)

Пускай мне будет свет не мил,
Коль адвоката-златоуста —
Ах, чтобы шельме было пусто! —
Оставлю все-таки в покое.
Что давеча он нес такое
О деньгах, спрятанных в подвале?
Он в сундуке своем едва ли
И грош-то ломаный найдет.

Гильеметта

(у себя)

От смеха надорву живот,
Как вспомню вид его сраженный
И взор, которым он, взъяренный,
Казалось, все испепелит.
Он был как порохом набит.
Зажженный трут ему подсунь я —
Его взорвало б.

(Смеется.)

Патлен

Хохотунья,
Уймитесь, или нас дебил
Услышит.

Суконщик

(на улице)

Эко, возомнил
Лис-адвокат, мол, у Жосома —
О ужас! — ж… лишь весома.
Я докажу, что такова,
Помимо ж…, голова.
Тебя, Патлен, я проучу —
Отправлю в лапы к палачу.
Расправиться пора настала
С тобой, бесстыжий надувала!
Я был слепой, теперь я зрячий.

(Стучится в дом Патлена.)

Хозяйка!

Гильеметта

(шепотом)

Изверг не иначе
Как все подслушал: стал орать
Сильней.

Патлен

(тоже шепотом)

Я в бред впаду опять.
К нему ступайте.

Гильеметта

(открывает дверь)

Что за крик?

Суконщик

Смеетесь? Ну-ка, сей же миг
Отдайте деньги!

Гильеметта

Матерь божья!
Смеюсь? С чего вы взяли? Что ж я,
Совсем бесчувственная тварь?
Не сыщешь, хоть весь мир обшарь,
Меня несчастней человека.
Я только знаю, где аптека.
Когда супруг мой, мне на страх,
На всех лопочет языках
В бреду, на волосок от смерти,
Я сразу, сударь мой, поверьте,
Смеюсь и плачу.

Суконщик

Смех и плач
Оставьте: я не слеп, а зряч
И не уйду отсель домой
Без денег.

Гильеметта

Что вы, боже мой,
За околесицу плетете!

Суконщик

Чужому дяде или тете
Не склонен я дарить сукно.

Патлен

(притворяется, что бредит)

Тсс! Тсс! В аббатстве Иверно
Семнадцать гитарят из чрева
На свет извергла королева
Гитар. Я избран в кумовья.
Тсс! Никогда не думал я,
Что так уважен буду вдруг.

Гильеметта

О Боге думайте, мой друг.
Дались вам эти гитарята!

Суконщик

Почтеннейший, а где же плата,
Которой жду я уж давно
За то отменное сукно,
Что взяли лично вы сегодня?

Гильеметта

Да поразит вас длань Господня
За сей неслыханный навет!

Суконщик

Возмездьем Божиим не след
Грозиться зря. В конце концов
Я драп забрать назад готов:
Он дан в кредит. Так в чем же дело?
До чертиков мне надоело
Свое просить.

Еще от автора Фольклор
Полное собрание баллад о Робин Гуде

Сорок баллад о Робин Гуде в классических и новых переводах с иллюстрациями Максима Кантора.В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.


Армянские легенды

Армянские легенды восходят к древнейшим мифам человечества. Свое происхождение армяне возводят к одному из внуков Ноя, а древнегреческие историки подтверждают, что фессалийский воин Арменос был участником похода аргонавтов. Так, от простого к сложному, от мифа к сказке и снова к мифу формируется эта книга армянских легенд. Древнейшие библейские, античные и христианские мифы легли в основу целого пласта легенд и сказаний, которые предстанут перед читателем в этой удивительной книге. В ней связаны воедино историко-познавательные и поэтико-фантастические данные.


Армянские притчи

Притчей принято называть некий специфический короткий назидательный рассказ, который в иносказательной форме, заключает в себе нравственное поучение. Как жанр притча восходит к библейским временам, она стала древнейшим учебником человеческой морали и одновременно морально нравственным «решебником» общечеловеческих проблем. Книга армянских притч вобрала в себя сконцентрированную мудрость народа, которая свет специфического мировоззрения горцев пропустила сквозь призму христианства. Такова притча о «Царе, племяннике и наибе», оканчивающаяся вполне библейской моралью.


Непечатный фольклор

Представленные в этой книге стихи, считалки, дразнилки, поддевки, подколы, скороговорки, пословицы и частушки хорошо знакомы очень многим жителям России. Хотя их не печатали в книгах и журналах, они присутствовали, жили в самом языке, будучи важными элементом отечественной культуры. Непечатный фольклор, так же как и печатный, помогает в общении, в обучении, в выражении мыслей и эмоций. В зависимости от ситуации, люди используют то печатный, то непечатный фольклор, то одновременно элементы обоих. Непечатный фольклор, как и печатный, живет своей жизнью – меняется, развивается: что-то уходит из языка, а что-то наоборот в него приходит.


Армянские басни

Выдающийся советский историк и кавказовед Иосиф Абгарович Орбели (1887-1968) писал: Невозможно правильно воспринять оптимизм и вечное стремление к самоутверждению, присущее армянскому народу, не зная истоков этого мировоззрения, которое сопровождало армян во все времена их истории, помогало бороться против превратностей судьбы, упорно ковать свое счастье. Поэтому книга армянские басни станет настольной у каждого, желающего прикоснуться, приобщиться к истокам армянской национальной культуры. Армянские басни очаровали И.


Армянские предания

Часть преданий, помещенных в этой электронной книге, связана с историей христианства в Армении – первой стране, принявшей эту религию как государственную. Это предание неразрывно связано с именем и деяниями вполне исторического лица, царя Тиридата (Трдат III Великий), который из фанатически преданного язычеству деспота, поддавшись воздействию примера кротости, незлобивости и слову святого Григория и святых дев Рипсиме и Гаянэ, стал истинным христианином и законодательно ввел в стране христианство (в 301 г.


Рекомендуем почитать
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).