Пасторский сюртук - [37]

— Ступай.

— Как хотите. Значит, я ничем не могу вам потрафить?

— Сказано — нет, ступай отсюда…

— Чудно, на вид мужчина похотливый, вроде бы не должен отказываться, я ведь знаю такую породу.

— Я человек честный, порядочный. Не стыдно тебе этак навязываться? Уходи!

— Простите, простите, коли я не так сказала. Благослови вас Господь за ласку и доброту…

Шлюха еще секунду помедлила, задумчиво глядя на своего посланного небом благодетеля. Потом тряхнула головой, поаккуратнее закутала ребенка и исчезла во мраке. Герман стоял молча, слушая ее удаляющиеся шаги. Потом сполз по стене вниз, сел, закрыв лицо руками, и долго сидел так.

Он не заметил, как вернулся Длинный Ганс. Великан дружелюбно щелкнул его по темечку жестким пальцем.

— Господи Иисусе! Что? A-а, это ты…

Длинный Ганс скрючился возле приятеля и, выудив из бездонных карманов несколько запечатанных красным сургучом зеленых бутылок, довольно хмыкнул.

— Все прошло замечательно. Ей-Богу. Ох и бабенка!

— Ты никого не встретил по дороге?

— Не-ет. А что? Должен был встретить?

— Не знаю. Все равно. Дай сюда.

Герман откупорил свою бутылку и жадно стал пить. Потом отнял горлышко от рта, тяжело перевел дух. Длинный Ганс все хмыкал, ему хотелось поболтать.

— Замечательно все прошло, говорю. Стражник спал как колода. Жена открыла. В одной рубахе стояла у двери-то, хоть куда бабенка…

— Заткнись!

— Никак ревнуете, пастор?

— Молчи! Не желаю я слушать твои бабские истории!

— Господи, обычно-то вы, пастор, не…

— Молчи, говорю!

— Ради всего святого…

Герман яростно присосался к бутылке. Потом привстал и швырнул пустую бутылку в ночной мрак. Послышался звон разбитого стекла, и сверчки на миг оборвали свою монотонную песню. А Герман нахлобучил на голову мешок и вытянулся под стеной. Спать. Длинный Ганс покачал головой.

— Нынче с ним хуже, чем всегда. Ах ты, Господи Боже мой. И ведь молодой еще.

IX. Диспут об Актеоне

Тень скользнула по стене и замерла подле Германова лица. Проникла в тревожный мир его грез. Он застонал во сне и шевельнулся, будто под тяжким грузом. Вскрикнул и приподнялся на локте.

— Нет! Это не я!

— Любопытно.

Путешественник удивленно смотрел на заспанного пастора. Это был статный человек лет тридцати, в синем сюртуке, желтом жилете и желтых штанах. Одежда выглядела нарядно, но казалась тесноватой. Однако на башмаках поблескивали золотые пряжки, а белые шелковые чулки явно были отменного французского качества. Красивый мужчина, видный. Зачесанные назад каштановые волосы слегка припудрены. Лоб, пожалуй, немного высоковат, подбородок — несколько вял. Темные густые брови высоко прорезали лоб, придавая лицу чуть удивленное выражение.

Путешественник задумчиво потер подбородок. Герман вызывающе смотрел на него. Длинный Ганс, нехотя просыпаясь, корчился, точно удав, меняющий кожу.

— Любопытно. Штадельман! Поди-ка сюда, взгляни, тут кое-что забавное.

Низенький чернявый слуга держался на почтительном расстоянии и теперь, крепко прижав локти к бокам, вышколенным галопом поспешил к хозяину.

— Ваша милость?

Рукой, затянутой в белую перчатку, статный господин указал на Длинного Ганса.

— Ты видел что-нибудь подобное? Каков Геркулес. Не меньше семи футов ростом. Надеюсь, мерная лента при тебе?

— Да, ваша милость.

— Ну, тогда за дело. Я запишу.

Слуга опасливо приблизился к ногам распростертого великана и начал обмерять его стопы. В тот же миг Длинный Ганс громоподобно чихнул, и слуга ретировался, как перепуганный кролик.

— Ну-ну, Штадельман, что за фокусы? Гигант совершенно безобидный.

Длинный Ганс со спокойным любопытством наблюдал за манипуляциями слуги. Его милость достал блокнот и карандаш, с интересом дожидаясь результата. Герман побагровел от злости.

— Эй ты, болван! А ну, не трогай моего слугу!

— Слугу? Любопытно. У странника, стало быть, есть фактотум? Вдобавок такой рослый.

— А вам что за дело? По какому праву вы обмеряете моего слугу, позвольте вас спросить? Ганс! Такое нельзя терпеть. Дай этому остолопу как следует!

Длинный Ганс тряхнул ногой, и Штадельман, совершив изящный кульбит, опрокинулся навзничь. Его милость недовольно нахмурил красивый белый лоб.

— Вот как, добрый человек. Но что в том обидного, если я запишу размеры вашего замечательного слуги? Я на досуге немного студиозус и ученый, и капризы натуры чрезвычайно меня интересуют. Будьте же благоразумны. Вот. Звонкий талер. Живо, Штадельман, вставай, нечего разлеживаться там, путаясь в мерной ленте, как Лаокоон в змеиных кольцах.

Герман подхватил монету и хотел было швырнуть ее обратно.

— Сударь! Что вы себе позволяете! Думаете, я обыкновенный бродяга, раз платье у меня несколько в беспорядке? Господь свидетель, вы бы должны лучше соображать, коли вы вправду человек образованный. Под рваным плащом часто скрывается Диоген. Я мог бы швырнуть это жалкое золото вам под ноги. Варвар! — Он величественно взмахнул рукой, но передумал и спрятал талер в карман сюртука. Брови незнакомца взлетели еще выше.

— Любопытно. Бродяга, а образованный. Надо записать. Никогда не думал, что поездка в Фельзенхайн принесет такие замечательные открытия. Диоген! Стало быть, вы, сударь, философ-киник?