Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [146]

.

Гуковский был прав, когда указывал, что Шкловский делает историю как будто при посредстве ножниц и клея: анахрония есть фундаментальный принцип монтажного кино, и сама аналогия имеет здесь принципиальное значение. Итак: поэтические формы выбирают друг друга, чтобы связаться в целое художественного произведения. Кадры кинематографического монтажа тоже как бы выбирают друг друга, причем один стремится превратиться в другой или в нечто третье (сказал бы Эйзенштейн), независимо от того, какой это монтаж – натуралистический или диалектический. В отличие от диахронии, которая состоит из нарезки последовательно расположенных синхронных состояний, фильм не состоит из законченных картинок. Монтаж подхватывает и развивает в своем видимом движении ту динамику, которая уже присутствует в отдельном кадре, в «стоячей» (англ. still) картинке. Сходство (несходного) есть конфликт, так же как и монтаж есть конфликт: даже если события монтируются в хронологической последовательности, поскольку последовательность есть не что иное, как разновидность конфликта.

Все начинается со сходства несходного, – парадоксальный лозунг ОПОЯЗа. Но заканчивается все тем, что оксюморон разворачивается обратным ходом. Написанная Шкловским в старости последняя книга, «Тетива», имеет подзаголовок, который возвращает нас к ранним работам по поэтике и как бы повторяет ранний тезис о метафоре, но в обратном порядке, как будто прочитанным задом наперед, – «О несходстве сходного». Между ОПОЯЗом и «Тетивой» – еще одна поздняя книга, тоже как будто являющая собой разворот обратного хода – «Энергия заблуждения» (решительный ответ Шкловского на собственные покаяния в «Памятнике научной ошибке»), книга о сюжете и перипетиях, то есть о субъекте и событиях во времени. Здесь Шкловский возвращается к идее сформулировать собственную теорию истории, которую не удалось отстоять на закате формалистской революции. Старик Шкловский не просто повторяет уже сказанное раньше, двигаясь по кругу, в чем его упрекают молодые критики. Он как бы скручивает этот круг – фигуру бесконечности – крест-накрест и тем самым превращает его в хиазм, еще одну фигуру бесконечности, но более сложную, поскольку она включает в себя не только совпадение начала и конца, но еще и перекрещивание правого и левого, утверждения и отрицания, идентичности и различия и т. д. И завершает он эту работу следующим тезисом, который выглядит как шутка, на деле таковой не являясь: «В жизни все монтажно, надо только понять, по какому принципу»[754].

Об Агасфере

«Жить надо так, как будто смерти нет»: Агасфер едва ли не революционным выбором будущего принимает своим уделом добровольное бессмертие.

Искусство, пишет Кракауэр, ищет способ соединить несоединимое, смонтировать дискретные единицы жизни по определенному принципу в некоторое подобие линии. Ему как будто вторит Шкловский – старик, переживший всех ушедших, последний, кто остался, веселый Агасфер советского литературоведения:

Художник не передает и не может передать явление целиком. Уже обычный счет «один – два – три – четыре» – дает некоторую прерывистость. ‹…› Искусство всегда разделяет предметы ‹…› оно представляет собою как бы пунктир, изображающий линию. Искусство всегда разделяет подобное и соединяет различное. ‹…› Связи подчеркивают разрывы[755].

И опять ничего не сказал прямо, не завершил суждения; опять остановился на развилке, в перекрестье хиазма, в амфиболии: «связи подчеркивают разрывы» – что здесь субъект, что объект, где здесь именительный падеж и где винительный? Что загадка, что разгадка, и что предшествует чему? Поистине, «…мы живем в нецелом мире»[756]. Здесь нет никакого прошлого, кроме того, что можно для себя выбрать революционным выбором и перечитывать снова и снова, в том числе и задом наперед: (не)сходство (не)сходного из четырех сочетаний в двух случаях дает бессмысленную самоподтверждающую тавтологию, в двух других – бездонные возможности неявной и не данной, но потенциально решающей осмысленности. Энергия заблуждения движет старым Агасфером в его блужданиях по бесконечности «нецелого мира». «Старость любит перечитывать ‹…› Думаю, пишу, клею, переставляю»[757].

Каждому, кому довелось в юности сдавать школьные экзамены по истории СССР, а в более зрелом возрасте – институтские или аспирантские по истории КПСС, помнит, что при подготовке к ответу учащемуся разрешалось «пользоваться программой». Эта уступка со стороны министерства просвещения была подлинным спасением для экзаменующегося и доказательством того, что даже марксисты-ленинцы – историки партии уже признавали, что экзамен сдавался не по истории, а по священному писанию, а сам ритуал сдачи был актом катехизации. «Программа» представляла собой типографскую брошюрку и содержала некоторое количество пронумерованных тем, одну из которых учащийся получал согласно вытянутому наугад билету. Темы были организованы в хронологическом порядке, и вся программа в целом представляла собой как бы диаграмму ступеней шествия исторического прогресса от одного события к другому, причем каждое отдельное событие имело своей причиной предыдущее и одновременно являлось причиной для следующего. Это называлось «историческими предпосылками» и «историческими выводами» или даже «уроками» соответственно, и ответ на экзамене по теме, выпавшей в билете, обязательно должен был содержать и то и другое. Сообразительный учащийся быстро понимал, что «исторические предпосылки» все перечислены в предыдущей теме, поскольку составляют ее, предыдущей темы, «историческое содержание», а «выводы», или даже более того, «исторические уроки», можно почерпнуть в следующей теме, поскольку они так же составляют ее «содержание». Иными словами, получив билет с заданием изложить содержание темы «х», учащийся открывал допущенную на экзамене программу и извлекал исторические предпосылки из описания темы «х – 1», а исторические выводы – из описания темы «х + 1». При должном умении анализ причин и следствий можно было дополнить небольшим более или менее связным рассказом по теме билета, вставляя глаголы в назывные предложения, из которых состояла сама программа, и разбавляя их тезисами, именами и датами (к заучиванию которых в основном и сводился процесс обучения).