Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все - [20]

— Да, фантазия у вас разыгралась.

— Это вовсе не фантазии, милый мой мальчик. То же самое говорили про Гитлера[76]. Гитлер и Гитлерюгенд[77]. Но этому предшествовала долгая, тщательная подготовка. То была война, разработанная до мельчайших деталей. То была пятая колонна[78], внедренная в разные страны. Это был целый миф о суперменах. О суперменах, которые составят цвет германской нации. Вот о чем они думали, вот во что страстно верили. Возможно, и сейчас кто-то верит в нечто подобное. Это символ веры, который они воспримут с восторгом — стоит только завернуть его в яркую обертку.

— Кого вы имеете в виду, тетя? Китайцев, русских? О ком вы говорите?

— Сама не знаю. Даже понятия не имею. Но где-то что-то творится, и можно узнать прежний почерк. Опять узор, понимаешь? Узор! Русские? Им так заморочили головы коммунизмом, что, мне кажется, они ничего не видят дальше собственного носа. Китайцы? Подозреваю, они и сами еще толком не разобрались, чего им надо. До сих пор верят в Председателя Мао. Я не знаю, кто за всем этим стоит, кто все планирует. На слишком многие вопросы надо найти ответ. Зачем, где, когда, кто?

— Очень интересно.

— Это какой-то ужас — все та же идея, снова и снова возвращающаяся из небытия… История повторяется. Юный герой, супермен, который всех увлекает за собой. — Она помолчала и добавила: — Да представь себе, все та же идея. Юный Зигфрид.

Глава 7 Совет тетушки Матильды

Внучатая тетушка Матильда пристально на него взглянула. А взгляд у нее, как давно уже убедился сэр Стаффорд, был на редкость пронзительным. Сейчас это особенно бросалось в глаза.

— Значит, ты уже слышал эти слова, — сказала она. — Понятно.

— Но что они означают?

— А ты не знаешь? — Ее брови удивленно поднялись.

— Чтоб мне Богу не молиться и сквозь землю провалиться, — скороговоркой произнес сэр Стаффорд детскую клятву.

— Да, мы всегда так говорили, — сказала леди Матильда. — Так ты и вправду не знаешь?

— Ну конечно же нет.

— Но слышал.

— Да. Мне сказал один человек.

— Кто-то влиятельный?

— Пожалуй. А что ты имеешь в виду?

— Ну, ты же в последнее время принимал участие во всяких там важных мероприятиях, ведь так? Представлял нишу бедную старушку Англию и делал для нее все, что мы, и, думаю, получше многих других, которые сидят за круглыми столами и только и делают, что мелют языками Не знаю, получится ли у вас что-нибудь.

— Скорее всего, нет, — сказал Стаффорд Най. — По правде сказать, за такие вещи берешься без излишнего оптимизма.

— Твой долг — делать все как можно лучше, — наставительно сказала леди Матильда.

— Да, глубоко христианский принцип. В наши дни, сдается мне, больше везет тем, кто делает все как можно хуже. Так о чем же идет речь, тетя Матильда?

— Не уверена, что мне это известно…

— Думаю, вы знаете очень много.

— Не то чтобы знаю… Просто случается услышать то одно, то другое…

— Итак?

— Видишь ли, у меня еще осталось несколько старых друзей. Из тех, кто имеет доступ… Хотя, конечно, почти все они сильно сдали — кто плохо слышит, кто немного подслеповат, у кого с головой не все в порядке, а кто еле таскает ноги. Но кое-что у них еще сохранилось. Кое-что вот здесь. — Она красноречиво похлопала себя по голове, увенчанной седыми, уложенными в безупречную прическу волосами. — И вот что я уловила: вокруг все больше тревоги и отчаяния. Гораздо больше обычного.

— Этого всегда хватает.

— Да-да, только теперь все гораздо серьезнее. Как бы это сказать? — Пассивность сменилась активностью. Мне и со стороны это видно, а тебе, изнутри, и подавно — вокруг бог знает что творится. Все идет вкривь да вкось — просто беда. Самая настоящая беда. Пора в этой неразберихе разобраться, если, конечно, еще не поздно. Разумеется, это опасно. Что — то происходит — гроза надвигается. И ведь не только у нас, но и в других странах. Они создали собственную армию, а самое опасное, что это — сообщество молодых. И эта молодежь готова бросаться куда угодно, делать что угодно и верить во что угодно. И покуда: нм обещают возможность рушить, сносить и ломать flee, что попадется под руку, они будут уверены, что воюют за что-то стоящее, за новый мир, который устроят по-своему — и уж наверняка гораздо лучше прежнего. Но вот в чем беда: они ничего не умеют созидать — только разрушать. А ведь есть среди них и такие, кто писал стихи, книги, сочинял музыку, рисовал. Но стоило горячим головушкам увлечься разрушением ради разрушения, как злые силы взяли над ними верх.

— Вы все время говорите «они», «им». А кто эти «они»?

— Хотелось бы мне знать, — сказала леди Матильда. — Ох, как бы мне хотелось это знать! Если я услышу что-нибудь, сразу тебе сообщу. И ты что-нибудь придумаешь.

— К сожалению, мне-то сообщать некому. Не знаю никого, кому можно было бы передать такие сведения.

— А ты и не передавай кому попало. Людям доверять нельзя. Не вздумай сообщать кому-нибудь из этих недотеп, что сидят в правительстве, или как-то с ним связаны, или надеются занять в нем места, когда у нынешнего выйдет срок. Политикам некогда взглянуть на окружающий мир. Они смотрят на страну, в которой живут, а видят одну громадную избирательную платформу. И этого им вполне достаточно. Они что-то затевают, чтобы жить стало лучше, и искренне верят, что у них получится, и сильно удивляются, что народу живется нисколько не лучше и вовсе даже не веселее, и дали ему совсем не то, что народу хотелось. И волей-неволей начинаешь думать, что все эти политики воображают, будто им даровано некое божественное соизволение лгать, если им кажется, что это ложь во спасение. Ведь еще не так давно мистер Болдуин