Партизанской тропой Гайдара - [50]

«...следние известия, — услышали мы, и голос вдруг пропал, и мы думали насовсем, но нет. — ...сообщению... командования... доблестные германские войска после... заняли Москву... Красной площади состоится грандиозный парад».

Заиграл марш.

В темноте чья-то рука рванула антенну, и приемник смолк. Стало тихо-тихо, будто лагерь вымер. Не было сил шевельнуться. Мы только смотрели друг на друга широко открытыми глазами.

— Врут... собаки, — шепотом произнес Гайдар. — Врут! — уверенно повторил он. — Помню, Киев был еще наш, а они уже пять раз передавали, что он взят.

— Но ведь взяли же они потом Киев, взяли! — заорал вдруг Филимон Шаповал. — Или скажешь, что не взяли?!

— Нет, взяли...

— Так что же ты нам, писатель, голову морочишь?! Коли ты такой шибко грамотный и тебе все на свете известно, скажи, что делать? Что?!

— Тебе... или кому? — негромко, но уже спокойно спросил Гайдар.

— Ну, хотя бы мне, мне-е!..

— Тебе — умыться холодной водой по пояс. А то ты сейчас шлепнешься в обморок, как истеричная барышня, а нюхательной соли приводить тебя в чувство у нас нет. Поваренная, натрий хлор, есть, английская, если нужно, тоже. А вот нюхательной, извини, нет. Не припасли.

Шаповала не любили. И срезал его Гайдар ловко. И все- таки словам Аркадия Петровича никто даже не улыбнулся.

— Положим, немецкое это радио и правда брешет, — сказал Андриан Степанец. — А что делать... если не брешет?

— Да поймите же вы наконец: Москва — еще не весь Советский Союз! — вскипел Гайдар. — Вся наша промышленность теперь на востоке. Тракторы, сколько можно было увезти, тоже на востоке. И пока будут работать заводы, пока с фашистами будет драться каждый, кто может, Гитлеру победы не видать...

— Легкое у тебя, писатель, сердце, — с издевкой произнес Шаповал. — Взяли Киев — плевать. Москву взяли — тоже плевать...

— Когда ты, Филимон, во весь свой богатырский рост еще под табуретом проходил, — тихо-тихо начал Гайдар, — я в гражданскую здесь, под Киевом, батальоном курсантов командовал... А в Москве... в Москве... в Большом Казенном у меня дом... Квартира там у меня. — Аркадий Петрович поискал что-то в кармане галифе. — Вот ключи.

И всем за Шаповала стало неловко.

— А вдруг и сама Москва еще что скажет? Попробуем, а? — сказал кто-то.

— Батареи сели, — объяснил Степанец. — А другие поди достань... Их раньше и в магазине, бывало, не всегда купишь.

— А ну, кто со мной? — подымаясь, спросил Гайдар. — Земляк, пойдешь?

— Куда? — спросил я.

— В универмаг... — печально усмехнувшись, ответил он. — За батареями...

Пошли вчетвером. Был с нами секретарь райкома комсомола Кислый и еще один парень. Гайдар нес на плече ручной пулемет, с которым не расставался. Пулемет у него всегда был опрятный, чистый. Только запасные диски он оставил в землянке. А на пояс привесил пистолет и гранаты-лимонки. У нас у всех были автоматы.

Не помню, как называлось село, куда мы пришли. Если бы довелось мне побывать в тех местах снова, нашел бы сразу. А название... Разве все деревни, сколько их на пути нашем встретилось, упомнишь?..

Было довольно поздно, когда мы подошли к крайней хате. Из-за ставен пробивался свет. Гайдар шепнул что-то парню, и тот остался у крыльца дозорным.

Мягко нажав щеколду, так что она даже не звякнула, Гайдар с пулеметом под мышкой вошел в хату. Мы за ним.

За столом сидели двое стариков. На лавке — молодежь, так в возрасте до пятнадцати лет.

— Здравствуйте.

— Вечер добрый. Сидайте.

— Спасибо.

Сели. Отдыхаем. Достали табак.

— Вы кто, извините, будете? — спросил, не выдержав, старик.

— Мы свои, дедушка, будем, — ответил Гайдар.

— Коли свои, — обрадовался старик, — может, повечеряете?

Поужинали. Кислый сменил часового. Гайдар спросил у хозяев, есть ли у них дети. Старик ответил, что двое сыновей у него в Красной Армии, а дочка — вон сидит в платочке в углу.

Посмотрели на дочку: лет тринадцати, белобрысая, курносая, с темными глазами. Она, как и остальные ребята, сидела тихо, почти настороженно, изредка перешептываясь с подругой и потрескивая семечками.

— Помешали вам? — спросил ребят Аркадий Петрович.

— Да ни. Что вы? Мы очень рады.

— А если рады, то почему такие скучные?

— Мы собрались, — сказал один парнишка, самый рослый из них, — думали, поговорим, посмеемся, веселее станет. А не весело, потому что война. Скорей бы она, что ли, кончилась.

— Но ведь сама-то она не кончится. Оттого что люди сидели на посиделках и скучали, ни одна война, сколько я знаю, быстрей не кончилась. А потом, представьте: освободят наши всю Украину, освободят вас и спросят: «А что вы, ребята, сделали для народа? Чем помогли ему в трудную пору?..» Что вы им ответите?

Ребята молчали.

— Разобьет Красная Армия фашистов, — продолжал Гайдар. — Станете вы большими. Вырастут и у вас свои дети. Что вы им расскажете, вспоминая тяжелое это время: что сидели на посиделках и щелкали семечки?.. Пионеры среди вас есть? — спросил вдруг Гайдар.

— Есть, — раздался робкий голос.

— Не вижу. Встаньте.

Все встали.

— А комсомольцев, значит, нет?

— Меня приняли в комсомол, — сказал все тот же парень. — Билет не успел только получить: экзамены сдавал. А потом вы зря, дяденька, нас корите. Если бы нам кто сказал, что делать, мы бы сделали. Верно, ребята?