Партизанская музыка - [15]

Пока Водла не была покрыта льдом, охрану штаба и узла связи держал отряд имени Чапаева, но вчера река окончательно стала, за сутки в трех местах протянулись от берега к берегу пунктирные тропки, и теперь пришла очередь «Боевых друзей».

Было уже совсем темно, когда мы, в полном боевом снаряжении, в белых маскировочных костюмах, с вещмешками за спиной и даже с ручным пулеметом, спустились на лыжах к реке, перешли ее и ровно через десять минут неторопливого хода уже стояли перед домиком штаба опергруппы. Только здесь я заметил, что вместо девяти человек нас в отделении семеро: не было Дерябина и Никитина. Для двух постов в три смены семерых вполне хватало, и я не придал их отсутствию ровно никакого значения.

За целый месяц мне впервые довелось очутиться на правом берегу, который оттуда, с противоположной стороны, казался для нас загадочным и привлекательным, все время думалось, что именно здесь, где находятся штаб, радиостанция, санчасть, и происходит что-то значительное, что оправдывает нашу долгую и скучную службу. Это мое наивное представление, что в штабе опергруппы каждую минуту происходит что-то необыкновенное, что там не едят, не пьют, не спят по ночам, а лишь сидят над картой, выслушивают донесения и отдают команды, в тот раз так и осталось непоколебленным. Мы стояли на посту по часу, и все восемь смен мне довелось стоять у входа в штаб, и мои обязанности мало чем отличались от тех, какие приходилось нести на охране отрядного склада, — разве тем, что там я без разводящего имел право допускать к складу лишь отрядного начхоза и его помощника, да и то лишь днем, а тут и днем и ночью взад и вперед ходили мимо меня человек до десяти, и каждый обижался, если я окликал и спрашивал пропуск.

После полудня, когда я коротал свою шестую смену, связной начальника опергруппы Аристова — Борька Воронов выскочил раздетый на крыльцо:

— Зови своего отделенного!

— Зачем?

— Малюк звонит. Спрашивает какого-то… — И он назвал мою фамилию.

— Это меня.

— Тебя? Ну так иди скорей!

— Не могу.

— Почему?

— Как я пост оставлю?

— Да ты что — глупый, что ли? Куда он, твой пост, денется? Телефон в прихожей… Иди давай! Дела-то одна минута… Я за тебя постою.

Я еще несколько секунд колебался, но потом не выдержал, вошел в прихожую. Увидев на окне полевой телефон, схватил трубку, прижал фетровым наушником к уху, услышал шипение и тихий голос, который редко и размеренно произносил: «Алле, алле, алле»…

— Слушаю! — закричал я в микрофон, но голос продолжал «алекать», я уже узнавал Малюка и после каждого его слова кричал: «Товарищ комиссар! Товарищ комиссар!»

Хорошо, что Борька задержался на улице ровно на минутку и вошел в разгар нашего странного разговора.

— Телефон не работает! — сказал я ему.

— Голова у тебя не работает… Когда говоришь, надо нажимать клавиш на трубке. Неужто полевого телефона не видел?

Видеть-то я видел — и у комиссара на столе, и в кино, но пользоваться им действительно не доводилось.

Замечание Борьки Воронова меня особенно задело потому, что себя я считал немного причастным к военной связи. Весной на допризывном пункте в Ирбите скомплектовали группу телеграфистов, в течение двух месяцев по шесть часов в неделю нас учили работать на ключе по системе азбуки Морзе, потом перевели на аппарат «Бодо», а вот обычный полевой телефон даже не показали.

Наконец Малюк стал слышать меня, и я замер в ожидании каких-то неведомых, но обязательно важных и радостных перемен.

— Спите там, что ли? — ворчливо спросил он. — Ты на посту? Вот что! Позови к телефону командира! Нет, стоп! Не надо звать… Передай ему, пусть немедленно подменит тебя, а ты бегом сюда — одна нога там, другая здесь! Стоп, стоп! Отставить. Не надо ни передавать, ни бежать сюда! Ты слышишь меня?

— Слышу, товарищ комиссар.

— Скажи мне четко и ясно, какая гармонь нужна нам в отряде.

— Хорошо бы такую, как у инвалида, товарищ комиссар.

— Ты думаешь, там знают твоего инвалида? Ты мне точно скажи — какую?

— Хромку, двадцать пять на двадцать пять. Можно, на худой конец, и двенадцать на двадцать пять.

— Стоп. Записываю. Хромка двадцать пять на двадцать пять. А худых нам не надо. Нам нужна самая лучшая. Все. Отправляйся на пост! Вы все поняли? — вроде бы уже и не мне произнес он, в трубке щелкнуло и затихло.

К ужину мы вернулись в отряд и с удивлением узнали, что Дерябин и Никитин получили двухнедельный отпуск и выехали на родину, в Вологодскую область. Уехали как будто за подарками, но главная цель — привезти гармонь, и решающим было то, что Дерябин когда-то работал в Кириллове, где имелась то ли гармонная фабрика, то ли мастерская, и он твердо обещал без гармони не возвращаться.

Я, конечно, понимал, что Вологодчина — это не Урал, до Кириллова напрямую каких-то двести километров, и все же было обидно, что комиссар вроде бы отстранил меня от дела, в котором я считал себя главным лицом.

Глава четвертая

I

Две недели прошли, а отпускников все не было. Темная полоса открытой воды давно уже укатилась за мглистый горизонт, ледовые разведки достигали чуть ли не середины озера и едва успевали оборачиваться за ночь, хотя ночи все росли и светлой поры давно уже не хватало на обычные хозяйственные и учебные дела.