Партизанская богородица - [58]

Поднявшись к себе наверх, Брумис сел к столу набрасывать проект положения о краевом Совете. Красноштанов, по просьбе Брумиса, пошел поговорить с крестьянскими делегатами и подготовить их к завтрашнему заседанию.

Сергей, чтобы не мешать товарищу, спустился по лесенке на выходящее во двор крылечко и присел там. Закурил, но что-то табак показался ему горек. Цигарка, исходя сизым дымком, прогорела, а он забыл о ней, углубясь в свои думы.

Надо бы письмо написать в Вороновку. Не знают Лиза и Кузька, где он, случись нужда, и сообщить некуда... Может, Палашка отписала ей... да нет, не больно охотница она письма писать... Написать не штука, отослать как? Какая почта в теперешнее смутное время?.. Брумис говорит: установим власть, наведем во всем порядок, и почта будет ходить, и ребятишки в школе учиться... Кузька второй год без школы. Самое время науку постигать. Парнишка смышленый... недаром этот старик инженер, что реку промеряет, приметил его... В отряд бы хоть съездить, там, может, есть какая весточка...

— Скучаете? — певуче произнесла Сонечка, неслышно подошедшая сзади.

— Скучать некогда, на службе, — безразлично ответил Сергей.

Сонечка аккуратно рассмеялась.

— Я наблюдала за вами из окна. У вас папироса в руке вся сгорела, а вы даже позабыли про нее. Значит, размечтались.

Сергей посмотрел на погасший окурок в руке, швырнул его в сторону.

— Отчего вы такой, не по годам ужасно серьезный? — допытывалась Сонечка.

— Что же мне, плясать в одиночку?

— И сердитый... Нет, вы просто сосредоточенный. Вы, наверно, книжки читать любите? — она уселась рядом с ним. — У меня много интересных. Пойдемте, я вам покажу. Выберете, какая понравится.

— Спасибо. Пока не требуется.

— А может быть... — Сонечка подвинулась ближе и задышала ему прямо в ухо. — У меня сохранилась бутылка чудесного коньяка. Из папиных запасов. Мигом грусть-тоска пройдет. А может быть, — она тронула его за плечо, — может быть, я вас развеселю?

«Вот привязалась!» — Сергей резко отодвинулся.

— Не для нас ваши вина.

— Ой, право, какой... стеснительный. А еще военный! Да ну, пойдем же!

— Вот что, девушка! Катись ты от меня. Не там ищешь. У меня жена есть.

— Жена! Венчаная! Верность до гроба! — Сонечка нервно захохотала. — Эх, ты! Старый быт тебя заедает!

— Сказал бы я, кто тебя заедает, да... материть баб не привык!..

— Тюфяк!

Сонечкины каблучки процокали вверх по лестнице, хлопнула дверь, и снова стало тихо.

— Ровно сцепи сорвалась... — сказал Сергей про себя и задумался.

«Ошалели девки... Вот и в заводской слободе сколь хошь таких... Но не все же такие. Палашка вон в каком котле, а соблюдает себя.. И вторая с ней девушка, тихая такая, Катерина... Васильевна, кажись... Сказывали, Вепреву она шибко полюбилась, с собой хотел взять ее. Не согласилась... Не такой, стало быть, жизни ищет... Так оно, в одном поле и рожь растет, и лебеда... Однако лебеды что-то шибко много... Видишь ты, старым бытом попрекнула. А под каждого стелиться — это, значит, новый быт!..»

Брумис оборвал его размышления.

— Дело есть, Сергей!

Он сел рядом, минуту помолчал и спросил:

— Вытерпишь ночь без сна?

Сергей удивился.

— Чудной вопрос. Ежели надо...

— Надо. Очень надо. Больше некому. Пойдем объясню.

Поднялись наверх. Брумис плотно прикрыл дверь и рассказал Сергею, что завтра съезду предстоит решить самый важный вопрос: назначить главнокомандующего всеми боевыми силами Северо-Восточного фронта и утвердить состав главного штаба. Брумис считал, что единственная кандидатура — Бугров. У него и опыт партизанской борьбы, и авторитет среди бойцов. О преданности его делу революции и говорить нечего.

— Согласен?

— Лучше не найти, — подтвердил Сергей.

— Поедешь к Бугрову. Убедишь его, если станет отказываться. Согласуешь состав главного штаба. До отряда верст не менее полсотни. Ты, как я заметил, верхом ездить можешь?

— Верхом — не пешком.

Брумис улыбнулся.

— Это кому как. Мне, пожалуй, пешком легче. Пятьдесят верст. К рассвету доберешься, если лошадь не будешь жалеть и себя. На обратный путь дадут в отряде другого коня... ну, а седло, конечно, останется то же самое.

Не за чины воюем

1

Палашка всегда спала до самого подъема, как убитая, а тут что-то проснулась, едва забрезжил рассвет. Наверно, от духоты. Вчера пекла хлебы, и добрая русская печь всю ночь исправно отдавала тепло.

Катя, спящая на лавке у стенки, тоже вся разметалась, сбросила одеяло и лежала в рубашке, открывавшей до колен стройные ноги с полными тугими икрами, положив голову на ладонь и сладко, по-детски причмокивая во сне пухлыми губами.

Палашка одела ее и приоткрыла створку окна. Свежий воздух обдал приятной прохладой разгоряченное тело. Катя облегченно вздохнула, повернулась на спину и закинула руки за голову. Одеяло приподнялось горбиком, обозначив высокую, ровно дышавшую грудь. Палашка легла, тоже закинула руки за голову. Закрыла глаза, но сон не шел. Шли одна за другой мысли, все чаще одолевавшие ее.

Не такой представлялась ей жизнь в партизанском отряде. Совсем не такой... Кто она?.. Стряпуха и судомойка... Катя, та хоть то бумагу какую перепишет, то книжку почитает бойцам. А ей, Палашке, одна забота: щи варить, потом котлы скрести... Насмелилась, сказала Бугрову Николаю Михалычу, чтобы записал во взвод разведчиков, а то надоело день-деньской мотаться с поварешкой. Отругал командир, да еще как обидно сказал: «Надоело — шагай домой! За косу не держим». А Санька, заместо того чтобы поддержать, на смех поднял: «Тоже мне разведчица!.. Владимир Яныч сказал: «Вы у нас сестры милосердия». Достал где-то книжку. Велел по ней учиться перевязки делать. Почитай, неделю перевязывали с Катей друг другу руки, ноги, голову... Больше-то кого перевязывать? Сколько уж стоим в этом селе? Все, вишь, готовятся, новобранцев обучают. Понаделали из соломы чучелов и колют их штыками. Да еще братка смастерил какую-то штуковину, зажмут в нее винтовку, один целится, а другой круглой жестянкой по стене водит... А то уйдут всем отрядом за околицу и ползают по оврагам, скрадывают друг друга... Санька, как братка уехал, в командиры вышел. А ума не прибыло, такой же верченый. Опять стал Катерине голову морочить. Только раскусила она его бесстыжие повадки, сразу отшила... Да и он-то ведь с тоски озорует. Не по его характеру сиднем сидеть. Братка говорил: «К зиме всю контру выведем...» Вот она, зима-то, — не седни, завтра. А конца не видно. Когда же будет настоящая жизнь?