— Брось ты ее, Данилка, переходи в сельсовет, будешь в сторожах жить, каморку тебе дадут.
А Данилка не согласился.
— Нет, — говорит, — хотя она вроде и бесполезная бабушка, а мне ее чего-то жалко. Брошу — совесть замучает. Пойду я все-таки наловлю ей рыбки. Подумаешь — велико дело поймать на уху десяток окуней. Сесть на хорошее место, и на заре в одночасье наловишь.
Настроив удочки, решил он пойти обловить заказное место Алдохиных омуток под большой ветлой. И попросил:
— Если меня будут бить, вы, ребята, не оставьте.
Ребята насторожились — разозлятся Алдохины, если застанут Данилку на своем рыболовном местечке, и, конечно, попытаются отлупить. Вот тут и можно будет дать им отпор. Велели Данилке повязать красный галстук. И как только нападет кулачье — подать сигнал свистом. Данилка так и сделал. Уселся рыбачить под старинной ветлой, на самом любимом месте Алдохиных, повязав красный галстук. Думал, он принесет счастье.
Окуни ловились как нанятые. Так наживку и хватали, так на крючок и лезли. Заря кончилась, солнце взошло, пригрело — не унимается клев. Данилка в тени ветлы притаился и таскает одного за другим. Что ни окунь, все толще, все больше.
И в это время, заспавшись после пирогов, пришел побаловаться удочкой попович Толька. Один он не ходил — с ним его дружок Алдохин Мишка.
— Ну ты, больной, с нашего места долой!
А Данилка так разошелся, таскает рыбку за рыбкой и приговаривает, дразнясь:
— Окунек ли плотвица, все моей бабке ушица!
Попович рот разинул, откуда такая храбрость? А Мишка, слова не говоря, вырвал у Данилки удилище, трах его об коленку. Переломил — и в воду. Хвать с него шапчонку — и ее в омут. И ждет, что он сейчас заревет и, размазывая слезы, прочь побежит.
Но Данилка-болилка и не подумал плакать, даже не напугался, он заложил два пальца в рот да как свистнет!
И тут же отозвалось глухой дробью то самое ведро, которое видел Мишка на колосковом поле. Заиграл коровий рожок тревогу, и кулачонок, почуяв недоброе, заорал, призывая родню на помощь:
— Наших бьют!
Сбежалось несколько кулачат, побросав свои забавы.
Смотрят, выступает из-за высокого конопляника партия ребят в красных повязках и под знаменем. Ну, как войско!
Степан в коровий рожок трубит, Павлушка в старое ведро дубасит, Урван красным знаменем размахивает. А дед Кирьян, любитель мальчишеских драк, вдоль плетней за ними поспешает, несмотря на хромоту. И командует:
— Ать-два! Левой, правой!
Подошли к старинной ветле, стали строем. Степан-чурбан выходит вперед и говорит:
— Кто нашего товарища обидел? А ну, живо — отдать ему удочку! Вернуть ему шапку!
Обидчики заупрямились. А Степан как скомандует:
— Кто шапку бросал, тот за ней и плавай! Раз, два — взяли!
Не успели кулачата оглянуться, как Мишка, подхваченный множеством рук, взлетел над берегом и хлопнулся в речку. Хотели за ним и Тольку-поповича спустить, но он взмолился:
— Ребята, не кидайте! Я же во всем новом! Я Данилке свою удочку отдам.
Посмеялись босоногие мальчишки, глядя на его глаженые брючки, фасонные башмачки. Им терять нечего — явились, как и всегда ходили, кто в чем. А все кулацкие мальчишки разрядились ради праздника. Когда Мишка вылез из-под берега, смешной, как мокрый кот, его защитники в драку не сунулись, пожалев портить свои сатиновые пиджаки, новые суконные картузы, лаковые сапожки.
Стыдно им, побежденным, и уходить, кричат:
— Чур, по праздникам не драться, чистую одежду не рвать!
— Ладно, — смеется Степан, — чур так чур. С этого дня ребят в красных галстуках не смей трогать! А кто нас затронет, тому и в будни и в воскресенье мы всыплем!
— Кто это «мы»?
— Пионеры!
— Это кто такие?
— Есть такая партия! — крикнул Степан и затрубил в коровий рог: «Слушайте все».
Гордые своей победой, ребята зашагали к деревне. Шумит над ними красное знамя, гремит под палками старое ведро, играет рожок. Степан Надул щеки, даже красные стали.
Малыши за строем бегут, собаки брешут. Старухи на завалинках крестятся; молодые бабы смеются:
— Ишь красные чертенята!
А ребята ходят по селу и не знают, куда применить свою силу, чего бы еще такое выдающееся сделать?
Остановились передохнуть. Урван и говорит:
— Пошли старую барыню пугать!
Это было излюбленное занятие озорных ребятишек.
Подкрадутся, бывало, к поповскому саду и высматривают через ограду, где старая барыня таится?.. Ага, вот она, на скамеечке под рябиной. Сидит и вяжет одну и ту же варежку. Свяжет — распустит, снова свяжет. И никогда не кончается ее синий шерстяной клубок. Бережет она его больше всего на свете. Это все, что осталось у барыни от всех ее богатств. Говорят, когда она из пожара с одним этим клубком выскочила, так с досады сумасшедшей стала.
С тех пор неразменным клубком и тешится.
Закричит она, затрясется, расплюется, если сделать вид, что хотят у нее клубок похитить, концом удочки его подцепить.
Но разве это занятие для такой силы, какая появилась у партии? Нет, надо чего-нибудь по плечу, по размаху.
Подумали ребята, подумали и отправились в школу.
Решили там письмо в Москву в журнал «Барабан» написать. Письмо было такое: «Пионерскую партию организовали. Шагать под барабан научились, галстуки повязали, колосков много собрали, кулачат крепко вздули, а чего дальше делать, не знаем.
