Такое же письмо вскоре полетело в Москву — на этот раз от сельских коммунистов.
Вначале Иван Кочетков над проделками ребят только шутил да посмеивался. К тому же и некогда ему было, главным делом занимался — хлеб убирал. А теперь задумался и сказал Тимофею Шпагину:
— Надо с нашими ребятами что-то делать. Дальше им одним действовать нельзя, не то получается направление.
Надо добиваться для них вожатого.
— Какого там вожатого, у нас учительницы-то нет.
Время к осени, а школа пустым ульем стоит, сердце томит.
Ребят много, а учить их некому, просто беда! — сокрушался Тимофей.
Да, не везло метелкинской школе с учительницами.
Приезжали в село на эту должность все больше поповны.
Вот и последняя, Калерия Валерьевна, тоже поповой дочкой была. Привередливая такая, ребят не любила. Брезговала. Бывало, войдет в класс и давай из шипучего пузырька с резинкой на учеников духами прыскать.
— Ах, ах, — говорит, — от вас деревенские запахи, я не могу, у меня голова кружится.
Ну и как только посватал ее молодой поп из дальнего прихода, так она за него замуж выскочила и удрала из школы в другое село. Да мало того, стекла для своего нового дома из школьных окошек повынимала и увезла.
«Я их за свой счет вставляла, — говорит. — Все казенные стекла ребятишки давно перебили, так что эти теперь все мои!»
И это уж не первая такая. Как появится молоденькая учительница, так либо за поповского сына, либо за кулацкого замуж выскакивает, и опять школа сирота.
Рассердились метелкинские мужики, составили приговор: чтобы не посылали им больше учителей в юбках, потребовали учителя в штанах! Над сельским приговором в уезде посмеялись: «Подождите, пока выйдет мода носить барышням штаны. У нас все учительницы в другие школы отданы».
И вот решил выправить это дело Иван Кочетков.
Зашел он в школу, посвистал в ее пустых стенах, посвистал да такое письмо в Москву жене Ленина, самой Крупской, написал, что едва в конверт уместилось.
— Ну, — говорит Тимофею, — была не была, а уж я все откровенно Крупской объяснил. Она ведь школьными делами ведает. Я в выражениях не стеснялся… насчет поповых дочек. Подписался полностью и указал номер партбилета. Сердитесь, говорю, не сердитесь, Надежда Константиновна, но барышень нам не присылайте… Описал все про наших свободных ребят, которые не знают, что делать без вожатого. Все, все написал. Даже про хороший урожай. И про то, что село наше хлебное, мы учителя сами прокормим.
Не прошло и несколько дней — из Москвы в сельсовет две телеграммы, Кочеткову и пионерам: «Встречайте учителя и вожатого». Телеграммы разные, а слова одни.
Иван Кочетков тут же одолжил в совхозе выездную лошадь, сел в легкую тележку и погнал на станцию.
А Маша одну комнатку в школе прибрала для учителя, а для вожатого у вдовы Алены чистую горницу сняла.
Ребята до позднего вечера все за околицу бегали, глазели, не едут ли? Но так и не дождались, приехал Иван только ночью, когда все спали. А наутро велел Степану:
— Собирай живо твою гвардию, смотр устрою. Не напугали бы вы своим деревенским драным видом городского вожатого!
— А каков он из себя?
— Где он спит? В школе или у тети Алены?
— Начальство спит, солдат не дремлет, — отвечает, смеясь, Кочетков, а сам, прищурив глаз, оглядывает ребят, выстроившихся за омшаником.
— Лутоня, не горбись! Урван, пузо не убрал! Данилка, смотри веселей… Эх, товарищи, товарищи, всем вы молодцы ребята, а штаны, как у шпаны!
Посмотрели на свои штаны ребята, ничего особенного, обыкновенные деревенские портки.
А Иван свое:
— Это же не воинский строй, а выставка огородных чучел! У одного портки до пят, у другого мосолыжки торчат. У иного дырка на коленках, у другого продых на заду!
А у тебя, Иван-бесштан, почему одна штанина длинней, другая короче?
— У мамки холста не хватило, эка важность, — ответил басовито Иван.
Ребята засмеялись, а Кочеткову не до смеха.
— И как я вас в таком виде вожатому покажу! Разве такие пионеры на картинке? Ну ладно, — махнул рукой и пошел. — Ждите здесь, сейчас приведу.
Остались ребята одни. Смотрят друг на друга, осматривают, какие у кого штаны. Прежде как-то внимания не обращали, а теперь действительно видят, что, неказистые.
Степка-чурбан стоит бледный, лоб трет, соображает.
А потом как крикнет:
— Постой, ребята, не трусь!
Бросился к ближайшему двору, выдернул топор из чурбана, несется обратно, размахивает и кричит:
— Становись в очередь, сейчас всех под картинку обтяпаю!
Ребята отшатнулись.
А он выкатил из омшаника старую пчелиную колоду, засучил рукава, встал, как палач Стеньки Разина у плахи, и командует:
— А ну, снимай портки, по одному подходи, не задерживай!
Какое тут не задерживай, топчутся ребята, а подойти не решаются.
— Ишь вы, чего оробели, как молодые кони перед ковкой? Хорошо, начнем обтяпывать с меня!
С этими словами Степан стащил с себя штаны, длиннющие, с бахромкой, положил на плаху, примерился — трах топором. И отлетели в одну сторону два конца с бахромками, а конец с гашником в руке остался. Надел Степка укороченные штаны, заправил рубашку под ремешок и красуется: