Паршивая овца - [194]

Я бесцельно болтал ногами и бился, как рыба на крючке. В отчаянии я подумал, что настал мой конец.

Однако темноту внезапно разрезали лучи ослепительного света, как будто за мной с небес спустились крылатые парни. Хрипящие мегафоны были подобны гласу труб, и, почти теряя сознание, я почувствовал, как объятия смерти ослабели. Издалека донесся голос Карла Бернера:

— Отпустите его! Слишком поздно!

Меня бросили на причал, но напоследок так врезали коленом по уху, что на секунду весь мир окрасился в багровые тона.

Перед глазами потемнело, но тут меня кто-то поднял и поставил на ноги. Милое веснушчатое лицо и темно-синяя фуражка на голове. Мягкий южный диалект.

Сквозь танец белых мушек я видел, как другие констебли схватили Карла Бернера, Харри Хельгесена и милашку Сверре, но далеко не так дружелюбно, как меня.

В круг света вступили два человека в плащах. Один из них был Данкерт Мюус, другой — Иоахим Бернер.

Мюус зло посмотрел на меня.

— Приношу извинения, Веум, за необходимость прервать шоу. Мне бы лично хотелось досмотреть его до конца.

— Ага, так это, значит, ты стал его спонсором? — пробормотал я.

Иоахим Бернер смотрел на своего сына. Лицо исказилось гримасой гнева, голос дрожал от сдерживаемой ярости:

— Я не могу поверить, Карл… Когда полиция представила мне доказательства… Я просто отказывался верить! Я сам позволил им прийти сюда в твердой уверенности, что все это простая ошибка!

Карл Бернер поморгал и с трудом заставил себя выдавить чуть слышно:

— Так это ты открыл им ворота? Но черт всех подери! Это частное владение!

— Что скажет Евабритт! И дети! Ты подумал хотя бы о своей матери!

Карл Бернер ничего не ответил. Сейчас ему не могла помочь даже респектабельная внешность. При первом же столкновении с опасностью он стал простым манекеном из разорившегося магазина модной одежды, а на лбу у него выступила явственная надпись: «Распродажа по причине банкротства!»

Иоахим Бернер продолжал:

— Ты просто не думал ни о ком, кроме себя самого!

Он обвел глазами стоящих вокруг его людей — десяток полицейских, Данкерта Мюуса и меня.

— Неужели ты думаешь, что ради этого я работал? Неужели ради этого потратил лучшие годы своей жизни?

Карл Бернер пустыми глазами посмотрел на своего отца — он уже находился по другую сторону наследства.

— Достань мне адвоката… самого лучшего.

— И нам тоже! — твердо добавил Харри Хельгесен.

Иоахим Бернер посмотрел на троицу и покачал головой:

— Думаю, что ни один адвокат не будет достаточно хорош для вас.

Затем он перевел взгляд на меня, но особой радости я не заметил.

Данкерт Мюус скомандовал.

— Арестовать всех четверых. Отвезти всех в полицейский участок. Осмотрите фургон. После проверьте все склады. И не забудьте вызвать сюда патрульный катер.

Я был поражен. Что он сказал? Четверо? Неужели он арестует и Иоахима Бернера?

Один из констеблей поднес ко рту рацию и что-то сказал. Через несколько минут у причала, как раз за судном обеспечения остановился полицейский катер.

— Надеть наручники! — приказал Мюус.

И прежде, чем я успел опомниться, у меня на запястьях защелкнулись стальные манжеты. Я вопросительно уставился на выходца их Южной Норвегии, но он смог ответить лишь кивком в сторону Мюуса.

Я покачал головой, посмотрел на Мюуса и сказал:

— Что все это значит?

Мюус взглянул на Карла Бернера:

— Один из твоих, не правда ли?

Харри Хельгесен хмыкнул. Сверре вообще ничего не понял, а Карл Бернер просто отвернулся. Я скрипнул зубами.

Мюус приблизился ко мне и, как всегда, начал тыкать в грудь указательным пальцем.

— Я же предупреждал тебя, Веум. Только не говори, что я тебя не предупреждал.

Нас всех отвели на причал и посадили в полицейский катер. По дороге мы с ненавистью смотрели друг на друга, как осужденные на сорок лет строгого режима враги по пути в лагерь.

36

На пристани у сахарного завода мы были встречены подобающей нашему положению комиссией и переданы в руки бюрократов. Нам пришлось еще ближе познакомиться друг с другом, хотя мы и не испытывали от этого особой радости.

Когда мы приехали в полицейский участок, я сказал:

— Мне нужен врач.

Мюус фыркнул.

— У тебя что, инфаркт?

Констебль, проводивший меня до камеры предварительного заключения, пробормотал:

— У него наверняка на тебя зуб.

— Зуб? — переспросил я. — Тогда это не зуб, а клык.

Следующие два часа я провел наедине с самим собой и своими мыслями. Уже потом я понял, что Мюус оказал мне неоценимую услугу. Ведь в наши дни так трудно найти место, где можно подумать в тишине и покое. Одним из таких мест и была камера. Если только, конечно, по соседству с вами не сажают буяна-пьяницу или никто не поет в коридоре псалмы и застольные песни. К моему великому счастью, в ту ночь ничто не нарушало мой покой. После четырехчасовых раздумий за мной пришел полицейский из отдела по расследованию уголовных преступлений — широкоплечий коротышка со шрамом на заячьей губе и диалектом, вполне подходящим ленсману с севера Норвегии — и повел на четвертый этаж.

В своем кабинете меня ожидал Данкерт Мюус, добрый, как стервятник, и веселый, как мутант.

— В последнюю нашу встречу ты сказал, что не хочешь больше меня видеть, — начал я. — Доброй ночи.