Паровозик из Ромашкова и другие рассказы - [6]

был обычным городским спасателем, ничего сложнее, чем вытащить детскую конечность из

батареи или пьяницу из канализационного люка обычно делать не приходилось. На разбор

завалов после обрушения зданий он не выезжал, на пожарах и наводнениях не работал. Поэтому

сон ему самому казался загадкой, с чего бы?

- Дядя Витя, а чему вы учите? – Мишка удивлялся, как и все предыдущие новички, не видя на

столе автомата, а только противогаз и аптечку. – Стрелять я и так умею.

- А я не сомневаюсь, что ты умеешь...

И пока только на стрельбище... А как прибор ночного видения оденешь на запотевший

противогаз – сразу разучишься. Да еще душно в ОЗК, жарко. И нос все время чешется именно

тогда, когда твари рядом, и нельзя пошевелиться. К этому тоже надо привыкнуть, лучше здесь

начесаться в свое удовольствие. Выход наверх – это не только смелый поступок, от которого

гордость распирает, и девушки на шею вешаются. Это похоже... На выход в космос, что ли?

Человек видит над собой звезды, смотрит на останки былой цивилизации и вдруг понимает, что

родился вовсе не для того, чтобы жить под землей. И как после всего этого опять забиться в

мрачную, протухшую нору? Уже не усидеть на месте, человек снова выходит на поверхность, пока... Пока не останется там навсегда, сталкеры редко умирают в своей постели. Но сколько бы

Виктор ни запугивал «желторотиков», ни одного не удалось отговорить от похода наверх. И они

больше не могли остановиться, так летчики не могли жить без полетов, это сродни наркотику.

Почему он сам этого никогда не чувствовал? Настроение по возвращении было, как после

кладбища. Виктор понимал, что он неисправимый пессимист, но именно поэтому его и просили

немного «приземлить» новичков, которые считали, что ТАМ их ждет воинская слава, а особо

практичных – неисчислимые богатства. Нет там ничего, только темнота, ветер, со свистом

проносящийся по развалинам, и голодные хищники. Все остальное человек домысливает себе

сам, поэтому так по-разному описывали сталкеры свои походы, каждый видел то, что сам хотел.

Виктор еще раз осмотрел нового ученика.

- Я могу научить, как выжить на поверхности. Как там дышать, как ходить... – Мишке уже стало

скучно, он заглядывал в аптечку. Что-то быстро ему надоело, другие подольше держались. Не

выйдет из него толкового сталкера, не тот темперамент. Спокойнее надо быть. – А тот, кто меня

не слушает, обычно пробку из фильтра противогаза вынуть забывает!

- Я слушаю… А что надо делать?

- Для начала надевай комбез - и бегом три круга по станции.

Вот чудо в перьях, улыбается еще чему-то… Побежал. Ничего, потом и противогаз нацепит, автомат на спину повесит. А через пару дней и до рюкзака с кирпичами дело дойдет. Пусть

привыкает, что за сталкер без мешка с добычей? А он, Виктор, ему еще и ящиков пустых на

дороге разложит, пусть преодолевает препятствия.

- Садист вы, дядя Витя!

- Ты меня еще поучи, салага! – Далеко убежал ученик, Виктор еще раз протер тряпочкой

противогаз для Мишки. Тяжело в учении, легко в гробу... Учит он их чему-то, другие наставники

делают из них бойцов. А потом эти недоросли через месяц-два уходят получать официальный

жетон. Засранцы неблагодарные, хоть бы один назад вернулся! Ну, не предусмотрены у них в

бюджете станции наемные сталкеры, своих готовили. Место хорошее, фон радиационный не

такой сильный, как во многих других местах. Казалось бы: живи и радуйся, таскай с поверхности

барахло. Нет, как шило у них ниже спины, не сидится им здесь, как только хвастаться не перед

кем становится – нет сталкера, ищи следующего. Хорошо, что добровольцы не переводятся.

Только он никуда не двигается, проводил взглядом заметно уставшего Мишку. Сам Виктор и без

химзы теперь ста шагов не пробежит. Бывший спасатель, бывший сталкер... И мужик-то, наверное, уже бывший.

- Дядя Витя, вы не соскучились?

- Еще круг! И скорость прибавь, твари - они быстрые.

***

Он видел сон - осенние листья лежали на земле, скованные льдом. Как будто уже конец октября, днем еще греет солнце, а к вечеру земля по-зимнему холодная. Листья были разные: светло-

коричневые дубовые, прогнившие до черноты тополиные. И сверху - золотистый березовый. С

мелкими зубчиками по краю и несколькими червоточинками. Он удивился даже во сне, что

помнит до мелочей, как выглядят опавшие листья. И какой-то голос шепнул ему на ухо: это твоя

жизнь. Во сне он согласился с голосом, его осень уже наступила, он даже не ощущал

собственного тела, растворился в этом замерзшем пестром ковре, но, проснувшись, удивился.

Почему там не было ни одного ярко-красного кленового листика? Умный мужик был Фрейд, черт

его задери, есть в человеке что-то бессознательное. Не было в жизни ничего яркого, и листьев

кленовых нет. И вообще, если сны стали более интересными, чем реальная жизнь... Плохой

признак.

Оказание первой помощи у всех «желторотиков» шло из рук вон плохо. Если уж они на станции

бинт сикось-накось накручивают, что же в боевых условиях будет? Наставника Мишка обмотал

тряпочной полосой, как мумию, а самому себе ногу перевязал, через два шага повязка

свалилась. Торопится всё куда-то. Ну, конечно, мы же самые неуязвимые, уж с нами-то точно