Паровой дом - [52]

Перед нами уже не расстилалась та необъятная равнина, что тянется от долины Ганга до территории Ауда и Рогильканда. Вершины Гималаев образовали на севере гигантский барьер, на который наталкиваются тучи, гонимые юго-западными ветрами. Еще невозможно было как следует рассмотреть живописный профиль горной цепи, поднимавшейся в среднем на восемь тысяч метров над уровнем моря, но при приближении к тибетской границе местность постепенно дичала, джунгли наступали на возделываемые поля.

Флора этой части индийской территории тоже была другой. Пальмы исчезли, уступив место прекрасным банановым и манговым деревьям, которые дают лучшие в Индии плоды, и порослям бамбуков, чья листва разворачивается большими пучками в ста футах над землей. Появились магнолии с огромными цветами, наполняющими воздух дурманящим ароматом, прекрасные клены, дубы разных видов, каштаны с плодами, колючими как морские ежи, деревья-каучуконосы, у которых сок стекает по полураскрытым жилкам, сосны с огромными игольчатыми листьями типа панданусов[122], затем более скромные по размеру, но более яркие герани, рододендроны, лавровые кусты, растущие по обочинам дороги.

Изредка появлялись какие-то деревни с соломенными или бамбуковыми хижинами да две-три фермы, затерявшиеся среди высоких деревьев и разделенные расстоянием во много миль. По мере приближения к горному массиву поселения встречались все реже.

На этих пейзажных зарисовках фоном следует считать серое, туманное небо. Я добавил бы даже, что чаще всего дождь лил как из ведра.

В течение четырех дней, с 13 по 17 июня, и полдня не проходило без дождя. Мы были вынуждены оставаться в салоне Парового дома и убивать там долгие часы, как делали бы в обычном жилище, куря сигары, беседуя, играя в вист.

Все это время ружья бездействовали, к крайнему неудовольствию капитана Худа; но два «шлема»[123], которые он сделал в один вечер, вернули ему обычное хорошее расположение духа.

— Всегда можно убить тигра, — заявил он, — но не всегда можно сделать «шлем»!

Нечего и возразить против высказывания, столь справедливого и так четко сформулированного.

Семнадцатого июня мы разбили лагерь возле караван-сарая, это название носит бунгало, специально предназначенное для путешественников. Немного прояснилось, и Стальной Гигант, который много и тяжело работал все четыре дня, требовал если не отдыха, то хотя бы какой-то заботы. Таким образом, решено было половину дня и следующую ночь провести в этом месте.

Караван-сарай — это постоялый двор на большой дороге, невысокое четырехугольное здание с внутренним двором и чаще всего с четырьмя башнями по углам, что придает ему совершенно восточный вид. Там работает специальный обслуживающий персонал: «бхисти», или водонос, повар, этот добрый гений не очень требовательных путешественников, умеющих обходиться яйцами и цыплятами, и «кхансама», то есть поставщик продуктов, с которым можно договориться напрямую и чаще всего купить товар по низким ценам.

Сторож караван-сарая — это просто агент очень почтенной Ост-Индской компании; ей принадлежит большая часть этих заведений, и она их инспектирует при посредстве главного инженера округа.

Довольно странное, но неукоснительно выполняемое в такого рода заведениях правило гласит: каждый путешествующий может занимать там место в течение 24 часов, в случае, если он хочет остаться дольше, ему нужно получить разрешение инспектора. Если у него нет такого разрешения, первый прибывший туда англичанин или индиец может потребовать уступить ему место.

Само собой разумеется, что, как только мы прибыли на место нашей стоянки, Стальной Гигант произвел, как обычно, впечатление, то есть его очень даже заметили и, быть может, позавидовали нам. Однако должен отметить, что обитатели караван-сарая смотрели на него скорее с каким-то пренебрежением, слишком нарочитым, чтобы быть естественным.

Правда, на этот раз мы имели дело не с простыми смертными, путешествующими в целях торговли или для собственного удовольствия. То не были английские офицеры, возвращавшиеся в поселения на непальской границе, или какие-нибудь индийские торговцы; ведущие свой караван к степям Афганистана, севернее Лахора или Пешавара.

Это был ни больше ни меньше, как принц Гуру Сингх собственной персоной, сын независимого раджи Гузарата[124], сам тоже раджа, который путешествовал с большой помпой по северу Индии.

Принц занимал не только три или четыре залы караван-сарая, но и все окрестности, которые были приспособлены так, чтобы разместить всех людей его свиты.

Мне еще не случалось видеть путешествующего раджу. Поэтому, как только мы стали лагерем примерно в четверти мили от караван-сарая, в прелестном местечке на берегу небольшой речушки, под защитой величественных панданусов, мы с капитаном Худом и Банксом направились к стоянке принца Гуру Сингха.

Сын раджи, путешествуя, передвигается отнюдь не один. Если есть люди, которым я не завидую, так это те, что не могут пошевелить ногой или сделать шага без того, чтобы тотчас же не привести в движение несколько сот человек. Лучше быть простым пешеходом с рюкзаком за спиной, посохом в руке и ружьем на плече, чем принцем, путешествующим по Индии со всем церемониалом, который предписывает его ранг.