Пароход идет в Яффу и обратно - [79]

Шрифт
Интервал

Полуприсела и обнажила бедро. С удовольствием поймала его неспокойный взгляд. Долго не закрывалась, потом небрежно подтянула одеяло.

— Как живете? Рассказывайте. Садитесь, наконец!

Завернулась в одеяло, отодвинулась, показала: вот здесь можно сесть. Он опустился на ее кровать, смущенно сторонился, хотел быть подальше от ее тела. Протянул руку за сигаретой, в задумчивости раскручивал табак.

— Дайте и мне.

Когда зажигал спичку, столкнулись лбами. Знал, что она убеждена: вот-вот грянет поцелуй. Не поцеловал, несмотря на исключительные удобства момента. Взглянула на него снизу, затем сбоку, взяла за руку, засмеялась.

— Ого! Вы грустный?

— Да, Анна.

— Неужели вам мало того, что я согласилась принять такого негодяя… то есть вас? Говорите скорее, в чем причина вашей грусти?

Взял руку, лежавшую на его колене, стал незаметно гладить ее своими огрубевшими от строгальной работы пальцами.

— Вы можете мне помочь, Анна.

— Вот как!

С оскорблением отдернула руку. В глазах заиграла злоба. Они сузились, вдруг стали противными.

— Значит, вас привела ко мне корысть? Может быть, вам нужны деньги? Говорите!

— Нет, Анна, денег мне от вас не нужно.

Заговорила быстро и зло, будто зашипела:

— Я раскаиваюсь, что приняла вас, что допустила… Надо было гнать… Гнать… Встаньте и отвернитесь: я буду одеваться.

Стоя к ней спиной, Гордон все же увидел, как она соскочила, голая, с кровати, как застегнула на спине лифчик и набросила халат. Позвонила. Горничная принесла кофе, два тонких ломтика сыра, булочку.

— Согрейте кофе для господина Гордона.

Сидели друг против друга. Пили кофе. Он видел: гнев ее улегся. Робко сказал:

— Милая Анна, я бы не стал хлопотать о себе.

Внимательно слушала его рассказ. Переспросила: «Герш Гублер?» Переспросила: «В Аккрском замке?» «Английская полиция?» Задумчиво произнесла: «Да, сложное дело».

— Соедините меня с господином Аттолико. Попросите итальянскую миссию.

Он позвонил, передал ей трубку.

— Аттолико? Доброе утро! О нет, я уже давно не сплю. Встала в девять. Верьте не верьте, как хотите. С кем? Я уже с ним год не танцевала. Ну, знаете, ваше племя мне изрядно надоело. Подождите с новостями, Аттолико, у меня к вам дело. Во-первых, мне нужно сегодня же вас повидать, во-вторых, я прошу устроить мне свидание с Речгильдом…

Закрыв ладонью трубку, повернулась к Гордону:

— Это секретарь губернатора.

Продолжала разговор:

— Когда? В одиннадцать? Хорошо. Где? У меня? Хорошо. Жду вас, Аттолико…

Он смотрел на нее с восторгом. Ее отзывчивость показалась ему необыкновенной. Он уже верил, что Гублер будет спасен.

— Как я благодарен вам, Анна! Вы оказались куда лучше и выше, чем я думал.

— Потому что вы думали обо мне плохо, — обиженно воскликнула она, — вы отвратительно думали обо мне, Александр. Что вас тогда испугало? Неужели эти семь фунтов? Но я ведь вам отдала бы их через несколько дней. Моя любовь к вам была бескорыстной. Не верите?

— Сейчас верю.

Он сидел перед ней с опущенной головой, в позе горчайшего раскаяния.

— Семь жалких фунтов, — повторила она.

— У меня их не было, Анна.

— Почему же вы тогда не сказали? Нет, это тоже не оправдание. Вы должны были их достать, если я просила.

Подошла к столику, расшвыряла баночки, гребенки, флаконы.

— Смотрите, здесь каждый пустяк стоит больше семи фунтов.

Раскрыла шкаф, где на плечиках повисло множество платьев — открытых и закрытых, шелковых и шерстяных, коротких и длинных, гладких и расшитых цветами.

— Здесь каждое платье стоит больше семи фунтов.

С шумом захлопнула шкаф, обиженно повела плечами.

— Идите, Александр. И знайте, что я сделаю для вас все, что смогу. Завтра днем позвоните.

Он захотел поцеловать ее на прощанье в лоб, но она отстранилась. Прикоснулся губами к руке, благодарно посмотрел в глаза и, пятясь, покинул комнату.

— Да, — сказала она на другой день в телефон, — мне уже удалось повидать секретаря. Приходите обедать.

За столом ничего не сказала о деле. Между тем болтала много. Говорила о знатных людях, о богатых, о счастливых. Приезжал американский турист. Говорят, внук Рокфеллера. Все знакомые сбежались посмотреть на его автомобиль. Он стоит шестьдесят тысяч долларов. Его сделали по особому заказу. Ни у кого нет такой машины. У него был званый ужин. Каждая бутылка ликера стоила тридцать и пятьдесят долларов. Губернатор Сторрс — знаток красоты и эстет. Он не позволил прокладывать в Иерусалиме трамвай. Губернатор сказал: рельсы и вагоны нарушат стиль города…

Болтали больше часа. Гордон заглядывал ей в глаза, хотел узнать, какие новости, но Анна была непроницаема. Когда кончился томительный обед, она прошла с ним в свою комнату и, усадив его, сказала:

— Итак, я узнала. Дело ваше оказалось еще сложнее, чем я думала. Ваш друг приговорен к трем годам заключения. Он отсидел всего семь месяцев. Мелкие власти ничего не могут сделать. Его судьба — в руках губернатора. Однако есть обстоятельство, мешающее спасти вашего друга. Есть причина… — Она посмотрела на Гордона, улыбнулась, ждала вопроса.

— Какая причина?

— Она в вас… вернее, в вашей скупости.

Гордон молчал, чувствовал недоброе.

— Только один человек, — продолжала Анна, — может повлиять на губернатора. Это его секретарь. На секретаря же можно повлиять, тряхнув кошельком.


Еще от автора Семен Григорьевич Гехт
Три плова

В рассказах, составивших эту книгу, действуют рядовые советские люди - железнодорожники, нефтяники, столяры, агрономы, летчики. Люди они обыкновенные, но в жизни каждого из них бывают обстоятельства, при которых проявляются их сообразительность, смелость, опыт. Они предотвращают крушения поездов, укрощают нефтяные фонтаны, торопятся помочь попавшим в беду рабочим приисков на Кавказе, вступаются за несправедливо обиженного, отстаивают блокированный Ленинград и осажденную Одессу. События порой необыкновенные, но случаются они с самыми простыми людьми, не знаменитыми, рядовыми.


Рекомендуем почитать
Круг. Альманах артели писателей, книга 4

Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.


Высокое небо

Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.


Круг. Альманах артели писателей, книга 1

Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.


Воитель

Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.


Пузыри славы

В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».


Остров большой, остров маленький

Рассказ об островах Курильской гряды, об их флоре и фауне, о проблемах восстановления лесов.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.