Пароход идет в Яффу и обратно - [68]
Так бывало раньше. Сейчас сторожа слушали подобные разговоры равнодушно и с усмешкой. Они знали: все равно никто никуда не поедет: не пустят ни в Америку, ни в СССР. Напрасные разговоры, скучная болтовня.
Раньше редко ссорились жены. Сейчас они часто схватывались друг с другом и привлекали на свою сторону обиженных и разозленных мужей, так что колония нередко разбивалась на несколько враждебных лагерей. Детишки, игравшие на дворе, недоумевали и плакали. Их постоянно разъединяли взрослые, им запрещали дружить, копать сообща песок и катать тележки. Бывало, родители втягивали в тяжелую вражду детей, и мальчуганы показывали друг другу языки и швырялись камнями. После сбора урожая взрослые на короткое время мирились, но дети оказывались более постоянными и сохраняли яростную вражду.
В один из весенних дней в Кадимо приехал Джемс Броун. Его забросали ходатайствами, но он заявил, что ничего пока не может сделать и приехал ознакомиться с их бытом. Он провел в Кадимо три дня и между прочим, как-то в разговоре сообщил, что поедет отсюда в Советский Союз, в Биробиджан.
— Биробиджан? — удивились колонисты. — Еврейская каторга?
Мистер Броун ответил, что никому не верит на слово. Комиссия, в которой он участвует, увидит все своими глазами, и только тогда будет иметь настоящее суждение о Биробиджане. А колонистам рассказывали, что это конец света, мерзлая и беспросветная тайга. Там ничего не растет. Раньше туда загоняли ссыльных, теперь расселяют евреев. Говорят, дикий полярный край с вечной ночью, замерзшим мхом и хищниками, блуждающими по бездорожью.
— Посмотрим, — сказал Броун, — посмотрим.
«Даже в худшем случае, — думает он, — кто-то весьма сгустил краски. Биробиджан — это Дальний Восток, а там нет полярной ночи и прочих ужасов. Возможны болота, бесплодие земли…»
— Посмотрим, — сказал мистер Броун.
Прощаясь, колонисты обратились к нему с просьбой: пусть он напишет им письмо оттуда, пусть кратко, в нескольких словах, сообщит о том, что делается в Биробиджане, какова природа, родит ли земля, есть ли страшные болезни и какие. Броун обещал написать.
Время, когда в Кадимо пришло письмо из Биробиджана, совпало с двумя горестными для колонии событиями. Во всем мире распространился промышленный и сельскохозяйственный кризис, и, хотя палестинские вожди хвастались, что их страна меньше всех задета экономическим бедствием, все же цены на вино и лимоны сильно пали и о еще столь недавнем благополучии вспоминали, как о временах легендарных. Колония Кадимо, прочно стоявшая на своих ногах, в отличие от других, более юных колоний, снова стала нуждаться в ссудах и банковской помощи. За одну осень колонисты влезли в большие долги. Вспоминая дни барона Ротшильда, они припрятали вино в подвалах, ожидая высоких цен. Одни требовали немедленной продажи, другие убедили попридержать. Когда же цены пали еще ниже и то, что еще два месяца назад стоило сто фунтов, теперь оценивалось в семьдесят, первые возроптали: «Мы же говорили! Вот что вы наделали!»
И ссора заварилась на этот раз среди мужчин, а от них перешла к женам. Снова победили сторонники выжидания. Вино тщательно хранилось в подвалах. Цены пали еще ниже. Семьдесят фунтов превратились в пятьдесят. Тогда уже все заявили, что не надо продавать: лучше вылить вино в реку, чем отпустить его по такой безбожной цене. Подавленные колонисты ждали радостных перемен, и тут на их головы обрушилось второе событие, еще более печальное.
Некогда мистер Бальфур провозгласил Палестину еврейской страной. Вслед за его речью в Яффу ринулась толпа эмигрантов. Страна переживала время подъема, вскоре омраченное погромами и коварной политикой английских резидентов. Декларация Бальфура фактически уже не жила, но все же она существовала юридически: на нее ссылались во всех протестах, адресуемых в Лондон, ею защищались, с ней нападали на врагов Палестины. И вот в один день вся страна была потрясена новым законом: премьер-министр Англии Рамсей Макдональд отменил декларацию Бальфура. Конечно, эта историческая хартия не существует уже и юридически. Можно вообразить себе, как торжествуют там, в Хайфе, где скопились панарабисты. Правда, из речи губернатора всем стало понятно, что и арабам нечего особенно радоваться, так как Англия — великая держава, у нее много врагов, и Палестина отныне является важным стратегическим пунктом. В самом деле, пока горевали сионисты и радовались панарабисты, в Палестину прибывали все новые и новые английские части. Они располагались на всем побережье, и инженерные войска расширяли гавань в Хайфе и воздвигали новые мосты и казармы. Арабы видели, как по небу Палестины пронеслись французские самолеты. В это время восстало на горах Ливана одно арабское племя — друзы. На конференции в Сан-Ремо друзы были отданы Франции, получившей мандат на Сирию. Несколько эскадрилий тяжелых бомбовозов засыпали огнем каменные деревушки пастухов, высеченные в голых скалах Ливана. Дважды омрачена была радость панарабистов: и подавлением друзского восстания в Сирии, и наплывом английских войск в Палестину.
В эти траурные для всей страны дни в колонию Кадимо пришло письмо от мистера Броуна. Он сообщал, что исполняет свое обещание. Сейчас — поздний вечер. Он заночевал в селе Вальдгейм. Оно расположено в одиннадцати километрах от Уссурийской железной дороги. Его угощают медом и огурцами. Биробиджанские евреи уже убрали свой второй урожай. На огородах еще дозревают капуста, морковь, свекла. Густой лес обступил село со всех сторон. Броун сидит в гостях у человека, которого прозвали Мойшей-Грубияном. Хозяин что-то напевает, а Броун время от времени раскручивает фитиль керосиновой лампы и пишет письмо в Палестину.
В рассказах, составивших эту книгу, действуют рядовые советские люди - железнодорожники, нефтяники, столяры, агрономы, летчики. Люди они обыкновенные, но в жизни каждого из них бывают обстоятельства, при которых проявляются их сообразительность, смелость, опыт. Они предотвращают крушения поездов, укрощают нефтяные фонтаны, торопятся помочь попавшим в беду рабочим приисков на Кавказе, вступаются за несправедливо обиженного, отстаивают блокированный Ленинград и осажденную Одессу. События порой необыкновенные, но случаются они с самыми простыми людьми, не знаменитыми, рядовыми.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».
Рассказ об островах Курильской гряды, об их флоре и фауне, о проблемах восстановления лесов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.