Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [93]

31 августа Мазарини писал Конде, что сам Бруссель просит, чтобы кардинал принял его и затем представил королеве[554]. Эта идея поначалу понравилась кардиналу, и его встреча с Брусселем (о ней упоминается в «Мемуарах» Реца) действительно состоялась, но регентша уклонилась от личного знакомства с ненавистным старцем, и тот понял, что ему нет прощения.

В поведении Парижского парламента проявляется склонность к большей осторожности. Правда, 31 августа он, демонстрируя свою непокоренность, предписал своему генеральному прокурору обнародовать официальное извещение о начале судебного процесса трех финансистов, обвиненных на заседании 22 августа, однако комиссарами по расследованию их дела были назначены два самых старых и весьма благонамеренных советника Большой палаты.

На другой день, 1 сентября, парламент рассматривал вопрос о выплатах по рентам Ратуши. Принятое постановление отличалось умеренностью: выделение специального, неприкосновенного фонда для этой цели и так предусматривалось королевской декларацией 31 июля. Парламентарии решились было просить о полном, неурезанном производстве этих выплат, но тут же сделали оговорку, что если это невозможно, то пусть по крайней мере платят 50 или 62,5 % от нормы, в зависимости от фонда доходов (эти цифры содержались и в 7 ст. предложений ПСЛ)[555].

Бруссель попытался обеспечить полную оплату хотя бы одного разряда рент, а именно приписанных к сборам с духовенства, дойдя даже до предложения «налагать секвестр на мирское имущество духовных лиц», но его мнение не получило поддержки коллег, влияние «отца народа» было уже не то, что четыре дня назад[556].

Когда же другой парламентарии предложил начать процесс против финансистов, бывших инициаторами урезания выплат по рентам, ассигнованным на их откупы (т. е. поступить с ними так же, как и с тремя финансистами, виновными в урезании жалованья оффисье), то его предложение было отклонено 68 голосами против 47, чаша весов склонилась на сторону умеренных[557].

3 сентября парламент представил королеве ремонстрации по уже обсужденным положениям декларации 31 июля. Возглавлявший его депутацию Моле высказал несколько просьб[558]. По вопросу о размерах жалованья оффисье первый президент не стал, вопреки боевому парламентскому постановлению от 22 августа, требовать его полной выплаты; по одним источникам (дневник Дюбюиссона-Обнэ, «Мемуары» Моле) он ограничился общей формулировкой: «Пусть жалованье будет возвращено всем оффисье Франции», а по другим (д'Ормессон, «Журнал парламента») даже сам просил о выплате хотя бы половины жалованья. Анна согласилась с выплатой этих 50 %, начиная с 1649 г. (по декларации 31 июля предполагалось, что это произойдет только в 1650 г.).

Моле просил определить размеры платежей по рентам ратуши в соответствии с постановлением парламента от 1 сентября; по изложенному в его «Мемуарах» ответу королевы, она согласилась с выплатой 62,5 % по тем рентам, для которых такая норма была установлена парламентом, но для всех прочих дала вместо 50 % только 25%[559].

Парламент не мог не повторить своего постоянного, неоднократно отвергавшегося пожелания о сокращении тальи за 1647–1649 гг. на 25 %, причем это сокращение должно было исчисляться (вопреки декларации 31 июля) от размера тальи брутто, а не нетто, что увеличивало его примерно с 8 до 12 млн л. Удовлетворение этой просьбы было объявлено невозможным.

Наконец, Моле, поблагодарив регентшу за дарование льготных условий возобновления полетты верховным судам, просил ее распространить это благодеяние на всех оффисье королевства. Королева изъявила на это свое согласие, и тем самым был окончательно закрыт вопрос, волновавший французских оффисье с самого начала 1648 г. и сплачивавший их между собою.

Итак, поведение как парламента, так и правительства как будто внушало надежду на внутриполитическую разрядку. «Я надеялся, что двор будет добросовестно вести себя по отношению к парламенту и что не будет происходить ничего примечательного», — записал 4 сентября Лебуэндр, прервавший на время по этой причине регулярное составление своего дневника[560].

Теперь парламенту оставалось только, согласно с решением 27 августа, составить «тариф» оставляемых парижских косвенных налогов, но было ясно, что до осенних каникул (8 сентября) он не успеет это сделать. Вопреки мнению Брусселя, считавшего, что верховный суд имеет право продлить свою сессию не спрашивая ничьего разрешения, парламент обратился за таким разрешением к королеве. Она позволила судьям заседать еще 15 дней, с правом дальнейшего продления срока, если этого потребуют обстоятельства.

А между тем Мазарини, уже решив для себя вопрос «Что делать?», размышлял над проблемой «Кто виноват?».

Уже в депеше от 1 сентября венецианский посол Морозини выражал убеждение, что решение о дне ареста парламентариев было не простой ошибкой, но ловушкой, подставленной первому министру его противниками. Ставшему жертвой провокации кардиналу остается либо срочно заключать мир, либо уезжать в Италию.

Посол отмечает распространение в Париже антимазаринистской агитации и вообще антиитальянских настроений: «Не могу и описать теперешнюю ненависть ко всем иностранцам и в частности к итальянцам, которая в эти дни не раз оборачивалась трагическими последствиями»