Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [90]
К тому же они были голодны «и не могли даже купить хлеба, в чем им отказывали булочники, открыто сочувствовавшие мятежникам»[546].
Заседание парламента пришлось проводить в галерее Пале-Рояля, под председательством канцлера и в присутствии Гастона. После затянувшегося до вечера обсуждения парламент решил: в ответ на обещание королевы сегодня же отослать приказы об освобождении арестованных, прервать обсуждение декларации 31 июля и предложений ПСЛ до окончания осенних каникул. Характерно, что и эту уступку парламентарии решили не вносить в регистры, оставив ее негласной, in mente curiae: народ не должен был ее заметить. А поскольку ее нельзя было бы не заметить, если бы парламент вдруг прекратил постатейное обсуждение королевской декларации и стал заниматься исключительно частными судебными исками — было постановлено, что парламентарии в дни, оставшиеся до каникул, будут изучать вопросы о составлении «тарифа» разрешенных ко взиманию налогов и о гарантиях платежей по рентам Ратуши. Наконец, специально подчеркивалось, что остаются в силе все уже принятые парламентом решения (а значит, и решение начать процесс против трех финансистов).
За это постановление[547] (по данным «Журнала парламента») голосовало 74 парламентария, против — 50 (меньшинство вообще не хотело идти даже на минимальные уступки)[548]. Переборов себя, королева согласилась с решением парламента.
Около 7 ч. вечера парламентарии смогли покинуть дворец и двинуться к себе, возглашая народу радостное известие. Тогда же были отправлены приказы об освобождении арестованных, причем за Брусселем (которого весь этот день неспешно везли по дороге в Седан) была послана королевская карета. Бланмениль был освобожден из Венсеннского замка и ночевал уже дома, но на его судьбу не обращали особого внимания — народ ждал возвращения Брусселя, а пока решительно отказывался разбирать баррикады.
День 27 августа не обошелся и без других волнений. Правительство вызвало к столице стоявший в Этампе кавалерийский отряд примерно в 400 всадников, и во второй половине дня эта конница расположилась в городке Бур-ла-Рен, к югу от Парижа, откуда двинулась к Сен-Клу и, перейдя через Сену, разместилась на ночь в Булонском лесу. Эти передвижения вызвали тревогу сначала в Латинском квартале, где жители забаррикадировали ворота в старых стенах, а затем ощетинилось баррикадами Сен-Жерменское предместье. Но, конечно, целью рейда было не безумное намерение бросить конницу на баррикады: двор готовил конвой для прикрытия своего бегства из Пале-Рояля за пределы мятежного города, если бы дела зашли слишком далеко.
Ночь на 28 августа снова прошла под гром мушкетной пальбы. В полночь Мазарини — человек отнюдь не робкого десятка — вышел переодетый из Пале-Рояля в сопровождении всего двух слуг и, произведя личную рекогносцировку окрестностей, никем не узнанный вернулся обратно. Лошади для его бегства давно уже были оседланы.
И вот, наконец, в десятом часу утра 28 августа в ворота Сен-Дени въехала королевская карета с освобожденным Брусселем. Началось шумное ликование, старик плакал от радости, люди теснились к открытому экипажу, только бы дотронуться до края одежды своего заступника, встречавшиеся на дороге баррикады моментально разбирали, давая проезд карете… А из мушкетов палили так часто, что горожане, стоявшие на баррикадах в других концах столицы, решили, что начался большой бой со вторгшимися в Париж королевскими войсками, и приготовились к упорной обороне. Чтобы всех успокоить, решено было, что карета проедет по тем улицам, где было больше всего баррикад: с ул. Сен-Дени свернули к Главному рынку, к прославившемуся перекрестку Круа-дю-Тируар, через Новый мост, по набережной Августинцев, мимо разграбленного дома Люина, через мост Сен-Мишель, Новый рынок прямо к собору Нотр-Дам. Мушкетные выстрелы и крики «Да здравствует месье Бруссель!» сопровождали процессию. Помолившись в соборе, Бруссель вернулся к себе домой, поприветствовал из своего окна толпу, запрудившую на другом берегу Сены Гревскую площадь…
Уставший старик хотел отдохнуть, но он уже не принадлежал себе: из парламента прислали к нему свиту из шести привратников с просьбой немедленно посетить Дворец Правосудия. Там его тоже встретили с ликованием, сам Моле произнес приветственную речь, и именно Брусселю (с тем его и вызывали) предоставили честь внести предложение о немедленной разборке баррикад и снятии цепей; оно, естественно, было принято единогласно, и горожане принялись разбирать баррикады так же быстро, как они их сооружали.
В это время члены городского бюро в сопровождении отряда стражи обходили улицы, наблюдая за разоружением. У моста Мари, недавно соединившего остров Нотр-Дам (ныне о-в Сен-Луи) с правым берегом Сены, они столкнулись с необычным явлением — самочинно построенной баррикадой. За нею расположились «какие-то темные личности (gens sans adveu), которые пропускали только тех, кто давал им на выпивку… они говорили, что у них нет капитана и что они стоят здесь, чтобы защищать свою жизнь и свой хлеб — а по первому, кто на них пойдет, будут стрелять»
