Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [85]
Здесь на историческую сцену выходит новый, талантливый актер. Жан-Франсуа-Поль де Гонди (1613–1679), коадъютор своего дяди, архиепископа Парижского, фактически управлявший его епархией, в церковном облачении явился на Новый мост к своей взбунтовавшейся пастве. Молодой прелат, широко раздававший милостыню, был популярен в народе и понимал важность этой популярности для успеха своих честолюбивых замыслов.
Патрон всех парижских кюре, он был непрочь соединить с этой духовной властью светскую, получив пост губернатора Парижа, но Мазарини остерегался такого возвышения ненадежного человека с очевидными талантами мастера политической интриги. Столь же нежелательным для первого министра было производство будущего архиепископа Парижского в кардиналы.
В молодости Гонди был причастен к заговорам грандов против Ришелье, но сумел остаться в тени и репрессиям не подвергся. Получив в первый год нового царствования пост парижского коадъютора, а затем и почетный сан архиепископа Коринфского, он подчеркивал свою преданность королеве, но умел возражать Мазарини когда дело шло о защите своих прерогатив. Коадъютор решительно отверг попытки друзей вовлечь его в заговор «Значительных» и до поры до времени воздерживался от поддержки парламентской оппозиции.
Таково было тогдашнее положение будущего кардинала Реца, классика французской мемуаристики[507]. Он мог надеяться стать необходимым для правительства, оказав ему большую услугу, утихомирив опасные волнения, но для этого должен был взять на себя неблагодарную по своей двусмысленности роль посредника между властью и народом. Гонди решился.
Раздавая благословения с парапета Нового моста (благословляя восстание?!), коадъютор призывает успокоиться и положиться на справедливость королевы. В ответ народ, понятно, требует освобождения Брусселя. Гонди дает обещание, что сейчас же отправится во дворец сообщить регентше о желании ее подданных. К нему присоединяется Ламейрэ, на опыте осознавший опасность ситуации. Гвардейцы уходят с Нового моста, чтобы занять оборонительные позиции вокруг дворцов, а толпа народа сопровождает коадъютора к Пале-Роялю и выходит на ул. Сент-Оноре.
Уговорить двор оказалось трудно. Окружение королевы не желало понимать опасности, полагая, что никем не руководимые волнения улягутся сами собой. Анна была крайне раздражена и даже сказала, что скорее задушит Брусселя собственными руками, чем отдаст приказ о его освобождении. Однако все новые тревожные сведения начали склонять Мазарини и других министров к уступчивости. Гонди было позволено объявить народу, что королева может освободить Брусселя, если все успокоятся и разойдутся по домам (обещание, не подкрепленное никаким письменным документом). Однако миротворческая миссия коадъютора некстати совпала с новой вылазкой конницы Ламейрэ, которому был дан приказ потеснить толпу, слишком приблизившуюся к воротам Пале-Рояля. «Народ, у которого не было почти никакого оружия, кроме камней, немного отступил, но затем, видя, что его оттеснили слишком далеко от Пале-Рояля, остановился и укрепился; раздались пистолетные выстрелы, полетели камни»[508].
Ламейрэ был легко ранен камнем в руку, сам же он пристрелил одного дерзкого крючника — бывшие героями дня портовые грузчики дали восстанию своего мученика. Случившийся при этом коадъютор позволил себе гениальную импровизацию: он тут же исповедал умирающего и отпустил ему грехи. Естественное поведение духовного лица? Но какая честь для несчастного крючника! И какой жест солидарности прелата со своей паствой![509] Правда, народ не сразу мог разобраться в ситуации, и Гонди получил-таки контузию от брошенного в него камня.
После этого Ламейрэ пришлось отступить. В руках народа осталась важная позиция у перекрестка Круа-дю-Тируар (на пересечении улиц Сент-Оноре и Арбр-Сек), прикрывавшая и дорогу от Пале-Рояля к Новому мосту, и пути к Главному рынку.
Коадъютор же, по уверениям его будущих «Мемуаров», совершал чудеса героизма, спасая монархию. Он якобы отправился к Главному рынку, убедил там своим красноречием разоружиться толпу не то в 30 тыс., не то в 40 тыс. человек и привел всех их к Пале-Роялю с изъявлениями покорности королеве. Разумеется, никакой другой источник (включая «Мемуары» Ги Жоли) о таких чудесах не упоминает. «Мемуары» Реца вообще лишаются правдоподобия, когда их автор начинает превозносить свои заслуги. В данном случае Гонди, видимо, устроил некую инсценировку (с несравненно меньшим числом статистов), призванную убедить двор в его влиятельности. Ему не поверили, Анна вполне резонно заметила, что серьезные волнения так просто и быстро не усмиряют, посмотреть на покорный народ не пожелала, а самого коадъютора одарила иронической репликой: «Ступайте отдыхать, месье, Вы много потрудились». Итак, ему не только не удалось оказать двору незабываемую услугу — он даже из-за своей суетливости попал под подозрение в подстрекательстве к беспорядкам и стал всерьез опасаться ареста. Ночью Гонди с присущей ему гибкостью принял решение сменить тактику, перейти в ряды антиправительственной оппозиции и деятельно помочь восстанию.
