Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [81]
Мазарини называет главным поводом к тому решительному удару, который попыталось нанести правительство «принятое парламентом постановление о начале расследования против трех лиц, чьи контракты затрагивали выплату жалованья оффисье и сбор сумм, которыми они облагались» (письмо к послу в Голландии Брассе от 28 августа 1648 г.)[483].
И как раз кстати, в тот же день 22 августа прибывает известие о блестящей победе, одержанной 20 августа полуголодной армией Конде над испанцами при Лансе. Анна напоминает Мазарини его слова о том, что решительный удар лучше всего нанести после крупного военного успеха[484]. Кардинал должен согласиться: да, действительно, в обстановке общего праздника удобнее всего вывести верные войска на парижские улицы.
Три праздничных дня затишья перед бурей. 23 августа — воскресенье. 24-го — день Св. Варфоломея. 25-го — день Св. Людовика. А на 26 августа назначен большой благодарственный молебен в Нотр-Дам в честь победы Конде. Но не о празднике думают министры. Вечером, 25 августа, Узкий совет принял решение арестовать лидеров парламентской оппозиции во главе с неподкупным и неугомонным старцем Брусселем.
Глава V.
От августовских баррикад к октябрьской победе
Двор действовал по шаблону старой политической аксиомы: военные успехи укрепляют авторитет правительства. Но в данном случае значимость битвы при Лансе была явно преувеличена: это был не тот разгром неприятеля, который заставляет побежденного врага просить о мире. А к таким победам, которые, какими бы блестящими они ни были, не вели к миру и легко могли смениться поражениями, французы за долгие годы войны уже привыкли. В определенном отношении победа при Лансе давала даже психологический выигрыш оппозиции: выходило, что начатые ею реформы не мешают французским воинам одерживать верх над противником.
Мысль провести аресты в самый день победного праздника никак нельзя назвать удачной. Правда, это совпадение давало естественный предлог для развертывания гвардейских частей, но оно же означало и многолюдство на улицах; к тому же среда 26 августа была рыночным днем, а на острове Сите, где предстояло развернуться главным событиям, находился большой Новый рынок. Само превращение военного торжества в повод для полицейской операции выглядело удивительно бестактным и циничным, и это не могло не сказаться на настроениях королевских гвардейцев, неожиданно для себя вовлеченных в уличные бои. И хотя Мазарини, как мы видели, понимал необходимость неожиданного сокрушительного удара по оппозиции, трудно представить себе, чтобы от него исходила инициатива столь рискованного выбора дня операции, это слишком противоречило бы осторожному, осмотрительному стилю его поведения. Кардинал, очевидно, уступил нетерпению воинственно настроенной королевы.
Анна не ожидала серьезного сопротивления: помня о безмолвии народа при аресте оппозиционеров-аристократов (Конде-отца в 1616 г., Бофора в 1643 г.), она не могла и представить себе, что парижане грудью встанут на защиту каких-то парламентских советников, ничего подобного в истории Франции еще не было.
Предполагалось подвергнуть репрессиям шестерых парламентариев: трое подлежали аресту, трое — высылке из Парижа. Кроме Брусселя, узниками предстояло стать президенту Первой апелляционной палаты Рене Потье де Бланменилю (он был племянником давнего соперника Мазарини епископа Бове Огюстена Потье; его кузен, другой племянник епископа, Новион заслуживал этого не в меньшей мере, но на одного из президентов Большой палаты министры покуситься не решились) и президент Первой палаты прошений Луи Шартон (тот самый, кто внес спровоцировавшее конфликт предложение о возбуждении дела против трех финансистов). Последний заподозрил опасность и сумел скрыться от ареста. Но по отношению к главному оппозиционеру, Брусселю были приняты меры предосторожности, чтобы он не ушел от задержания. В этот день он, как комиссар парламента по составлению «тарифа», работал у себя над доставленными от Сегье бумагами, ожидая поступления новых документов; его специально просили не отлучаться из дома, потому что к нему должны-де явиться для переговоров представители откупных компаний. Вместо них приехал с конвоем лейтенант гвардии королевы Комменж, предъявивший приказ об аресте…
Нам неизвестно ни одной статьи, специально посвященной биографии человека, ставшего к августу 1648 г. идолом парижан. Наверное, какие-то факты можно было бы выявить в богатых нотариальных фондах Национального архива, но скорее всего эти факты не представляли бы из себя ничего примечательного. Известно, что Пьер Бруссель родился около 1576 г., к началу Фронды ему шел уже восьмой десяток; что он был сыном Жака Брусселя, одного из адвокатов при Парижском парламенте; что в 1602 г. он стал первым в своем роду советником парламента, а в следующем, 1603 г., женился на Маргарите Бушра, дочери аудитора Счетной палаты. У него было двое сыновей и двое дочерей. Старший сын Пьер пошел по стопам отца, став в 1637 г. советником одной из палат прошений парламента. Младший Жером, именовавшийся уже на дворянский манер сьером де Лувьер, избрал для себя военную карьеру и служил в гвардии. Дочери остались незамужними, жили при отце и считались бесприданницами, ибо не могли рассчитывать на приданое, достойное дочерей советника парламента: после Дней Баррикад, когда Бруссель был предметом общего поклонения, один богатый буржуа объявил, что сочтет за честь для себя женить двух своих сыновей на дочерях «отца народа» и не требовать приданого от своих будущих невесток.
