Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [80]

Однако 19 августа парламент принял решение, означавшее прямую конфронтацию с правительством. Вопреки королевской декларации, оставлявшей в силе не верифицированные поборы, парламент объявил их взимание незаконным. В духе своего постановления от 20 июля он решил создать комиссию по составлению «тарифа» всех разрешенных ко взиманию косвенных сборов, невзирая на то, что декларация 31 июля отстранила парламентариев от этой проверки, возложив такую обязанность на Государственный совет. Парламентскими комиссарами по «тарифу» были назначены те же два советника Большой палаты, что и 20 июля: Бруссель и Мишель Ферран. Все эти решения рассматривались как не требующие королевского согласия. Именно на этом заседании один из лидеров оппозиции — Клод Менардо — произнес восхитившую молодого Жана Лебуэндра «речь, достойную его великого гения», в которой сказал: «В этом королевстве воля королей не создает закона без согласия народа и этой нашей коллегии»[477].

20 августа в парламент прибыл Гастон Орлеанский, надеявшийся снова сыграть роль примирителя. Для начала он предложил «всего-навсего» добавить в постановление парламента слова «если на то будет королевская воля». Но стоило только Моле сказать, что надо бы исполнить пожелание дяди монарха, как в собрании разразилась буря, первого президента стали так яростно освистывать, что он не смог закончить речь. Все настояния Гастона не привели ни к чему[478].

Больший успех имело его второе предложение, хотя и оно вначале было встречено недружелюбно. Суть его была в том, чтобы, признав право парламентских комиссаров на проверку налогов (и пересмотрев в этом отношении декларацию 31 июля), поставить их под контроль министров, направлять их советами интендантов финансов — правительственных специалистов по финансовому управлению. Итак, Гастон предложил снова провести у него во дворце (как в июле) «конференцию» специально по «тарифу», в которой вместе с парламентскими комиссарами будут участвовать и представители правительства. С этим парламент согласился, но обязал своих комиссаров не принимать на этих встречах каких-либо решений и обо всем ходе переговоров регулярно докладывать коллегам на общих собраниях.

Придворный из свиты Гастона Орлеанского Никола Гула в своих мемуарах свидетельствует о бурной обстановке в парламенте в этот день его посещения генеральным наместником королевства. «Советники апелляционных палат считали, что Большая палата и в особенности ее президенты подкуплены, и когда кто-нибудь из них открывал рот и начинал говорить что-либо не во вкусе Фронды, они уже видели в нем предателя и перебежчика…»[479].

21 августа парламент решил провести заново аукционы по пересдаче всех больших откупов, поскольку раньше при этой процедуре имели место злоупотребления и мошенничества — требование совершенно неприемлемое, срывающее уже заключенные правительством соглашения с откупными компаниями, но тут хотя бы речь шла о «покорнейших ремонстрациях». Вечером того же дня Бруссель и Ферран посетили Люксембургский дворец; кроме Гастона, с ними там беседовали Сегье, Ламейрэ и интендант финансов Тюбеф, последний сообщил правительственные предложения по «тарифу» и представил некоторые документы по взимаемым сборам. Парламентские комиссары заявили, что для работы им нужно получить оригиналы контрактов, и было обещано их предоставить. Казалось, налаживается совместная конструктивная работа…

Но на следующий день, 22 августа, парламент принял решение, взорвавшее всю ситуацию. Обсуждалась та статья декларации 31 июля, где речь шла о выплате жалованья оффисье; хоть и восстановленное частично, оно оставалось урезанным по крайней мере до 1651 г. Сначала постановили просить о полном восстановлении жалованья, и чтобы впредь не производилось никаких урезаний иначе как по верифицированным эдиктам, и чтобы был создан неприкасаемый фонд для обеспечения этих выплат. Это было бы еще терпимо, но вот один из парламентариев заявил: все это хорошо на будущее, но надо подумать о прошлом. Кто-то же крал урезанное жалованье оффисье! Известно, кто — проклятые финансисты! Это им платили проценты по займам из фонда судейского жалованья! Тут прозвучали имена откупщиков: Кателан, Лефевр, Табуре… Всем известно, что это был источник их доходов.

Моле пытается напомнить коллегам о законности: «всем известно» — не довод, нужно заключение генерального прокурора[480]. Что ж — по предложению президента Первой палаты прошений Луи Шартона парламент подавляющим большинством голосов поручает своему генеральному прокурору Блезу Мельяну начать процесс по делу трех названных финансистов.

Взрыв был неожиданным, но не случайным. Еще 17 августа, в первый день обсуждения королевской декларации, Бруссель поднимал тревогу: постановление о созыве Палаты правосудия не исполняется, надо самим «назначить комиссаров для сбора информации»[481]. А 19 августа Новион говорил о финансистах: «Я с каждым днем убеждаюсь, что это проклятое отродье оправляется от потрясения; они снова толпятся, желая получить предлагаемые им контракты, более наглые, чем когда бы то ни было»