Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [79]

Многие высланные обосновались за близкой границей, в принадлежавшей папам области Авиньона, где у них были имения. Главой их стал молодой и энергичный президент Анри де Форбен, маркиз д 'Оппед (1620–1671; с 1655 г. первый президент Эксского парламента). Оппозиционеры не смирились с разгоном и принялись набирать на свои средства отряды наемников; в июле на тайном совещании они решили набрать на папской территории 2 тыс. солдат. Конечно, эти волонтеры без поддержки народа (а народ пока оставался безразличен к конфликту) не могли бы противостоять регулярным воинским частям под командой д'Алэ, но перспектива постоянных террористических актов становилась реальной. Парижские события подбодрили эксских парламентариев: они знали, что одним из предложений ПСЛ было уничтожение провансальского «семестра» и стали надеяться, что правительство все-таки уступит в этом вопросе (хотя такая уступка прямо исключалась текстом декларации 31 июля).

От трех больших «земель Штатов» (Бретань, Лангедок, Бургундия), где размеры получаемых короной налогов определялись по ее соглашению с местными сословными органами, правительство могло не ожидать серьезных осложнений.

Лояльность Дижонского парламента обеспечивалась его покорностью воле губернатора Бургундии Конде, чьи ставленники занимали руководящие посты в этой палате[471].

Лангедокский парламент в Тулузе пока вел себя достаточно спокойно, хотя было ясно, что его сочувствие на стороне парижан: 18 июля он запретил применение насильственных методов при взимании тальи[472], а 4 августа, пользуясь ситуацией, объявил незаконными недавно созданные на территории его округа без его санкции новые президиальные суды в Родезе, Монтобане, Прива и Лиму[473]. При всем том он до января 1649 г. воздерживался даже от публикации в Лангедоке прямо не относящихся к нему королевских деклараций об отзыве интендантов и снижении тальи.

Бретонский парламент в Ренне только что пережил острый конфликт с правительством, попытавшимся в январе 1647 г. ввести в Бретани до того отсутствовавший пост интенданта. Чтобы смягчить недовольство бретонцев, таковым назначили местного уроженца, советника Реннского парламента маркиза Коэтлогона. Это не помогло: парламент запретил всем подчиняться новоявленному интенданту, а самого Коэтлогона, не пожелавшего добровольно отказаться от почетного назначения, лишил права исполнять его парламентские обязанности. Правительство долго настаивало на своем, пыталось вызвать в столицу для надлежащего распекания наиболее активных оппозиционеров, но парижские события сорвали его планы, так что, одновременно с отзывом других интендантов, 16 июля 1648 г. было отправлено письмо короля Коэтлогону, освобождавшее того от возложенных обязанностей. Тем самым конфликт был исчерпан (но Коэтлогону еще год пришлось униженно просить коллег вернуть ему право заседать вместе с ними), завершившись полной победой парламентариев[474]. После этого парижская оппозиция могла рассчитывать на их симпатии, но не более того: министры оставили Бретань в покое (первый интендант появится там только через 40 лет, в 1689 г.), а сами бретонцы, пользуясь широкой автономией, общефранцузскими делами не очень интересовались.

Готовясь к решающему столкновению, правительство «подает сигналы» своим кредиторам: они не должны всерьез воспринимать его обещание о созыве Палаты правосудия. 12 августа в Государственном совете были заключены шесть откупных контрактов по сбору тальи с элекций Верхней Гиени, при комиссионных для контрактантов в 15–17%[475]. Стало ясно, что министры не собираются отказываться даже от такой одиозной в глазах народа акции, как сдача сбора тальи на откуп.

А 13 августа в Узком совете было заключено соглашение на 2 года с представителями двух крупных откупных компаний (эда и «Пяти больших откупов»)[476].

В эти два года финансисты Компании эда должны были выплатить королю 2 млн л. (900 тыс. л. в 1648 г. и 1–1,2 млн л. в 1649 г.), удержав за собой 500 тыс. л. комиссионных, при законной норме процента «из 18-го денье» (ок. 5,6 %). Таким образом, размер комиссионных составил 20 %. Это было существенно меньше, чем то, что компаньоны получали ранее, когда комиссионные могли доходить до 30 % (да и норма процента до того сильно превышала законную), но все же их доход оставался сносным, учитывая грозную политическую ситуацию. Соглашение с Компанией «Пяти больших откупов» было практически тождественным (2,2 млн л. в два года, при тех же размерах комиссионных и процента). Главным было то, что правительство давало гарантию: никакой общей пересдачи всех откупов не будет, как бы ни настаивала оппозиция на этом предложении ПСЛ.

В понедельник, 17 августа, закончилась данная парламентом передышка — парламентарии принялись за постатейное обсуждение декларации 31 июля. Результаты первых двух дней были сравнительно терпимы для министров, однако уже по ним можно было предвидеть, что вряд ли хоть одна статья декларации будет принята без оговорок. Но все же речь шла пока еще о ремонстрациях. В первый день было решено просить о конкретных разъяснениях, ограничивающих возможности эвокации судебных дел из верховных палат в Государственный совет. Во второй — парламентарии продемонстрировали свое несокрушимое упрямство в вопросе о снижении тальи, решив ходатайствовать, как и раньше, о сокращении этого налога на 25 % для 1647–1649 гг.