Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [64]
В первый день общего собрания, 8 июня, Талон сообщил об аудиенции у королевы и о позиции правительства, не упоминая об акте кассации. По предложению Моле, желавшего перевести спор на юридическую почву и немного потянуть время, началось публичное чтение старых парламентских регистров, дабы найти прецеденты, оправдывавшие акт Союзного договора. На другой день были сочтены достаточным доказательством его правомерности некоторые регистры 1590-х годов, свидетельствовавшие о проводившихся тогда в палате Св. Людовика совместных собраниях парламента, Счетной и Налоговой палат.
10 июня началось обсуждение вопроса по существу. Бруссель, выступавший по старшинству стажа одним из первых, подал пример решительности, призвав исполнять постановление о Союзном договоре. Молодой племянник его жены, королевский докладчик Луи Бушра (1616–1699; в далеком будущем, с 1685 г. — канцлер Франции) конкретизировал мысль дяди: нужно немедленно выбрать депутатов в Палату Св. Людовика, пригласить туда же представителей других верховных судов и решить, что постановления новой палаты «должны исполняться немедленно»[383].
Но особое впечатление на парламентскую молодежь, судя по свидетельству Жана Лебуэндра, произвело выступление советника Большой палаты Лэне, старого оппозиционера, подвергавшегося репрессиям при Ришелье. Именно он впервые с начала конфликта заявил в парламенте, что цель Союзного договора — не только защита интересов самих оффисье, но и «облегчение народа, обремененного чрезвычайными государственными поборами». Цель — не возобновление полетты, она «вредна для парламента, ибо цены на должности стали такими чрезмерными, что, похоже, их могут покупать только финансисты…»[384], (Парламентарий против полетты — кто бы мог подумать?). Антифинансистские мотивы тут же были усилены: министры «хотят помешать союзу, который бы всем помог, но позволяют ежедневные сходки контрактантов — плутов, готовых разорить весь мир»[385].
Радикальным призывам немедленно действовать, не обращая внимания на королевские запреты, противостояла легалистская альтернатива, выдвинутая 12 июня Моле: представить королеве ремонстрации вместе с обнаруженными в архивах документами о ранее бывших совместных собраниях верховных палат. Первый президент заявил, что королева настроена против союза высших судов только потому, что считает его новшеством, «но если она увидит подобные примеры по регистрам, она, может быть, и разрешит собрание палат»[386]. Он, видимо, уже понял неизбежность созыва Палаты Св. Людовика и хотел лишь придать этому акту вид формальной законности. Его предложение было поддержано почти всеми советниками Большой палаты — но провалено дружным большинством голосов младших парламентариев.
Тогда Моле пригласил войти в зал коронных магистратов — и только тогда был официально оглашен акт Узкого совета о кассации Союзного договора.
На оппозиционеров это не произвело никакого впечатления, они требовали как ни в чем не бывало продолжать заседание. Тогда сами коронные магистраты просили дать им возможность ознакомить королеву с регистрами, и в этом им не было отказано. Дальнейшего обсуждения Моле не допустил, сославшись на изменившиеся обстоятельства.
Ссылки на архивные документы не переубедили регентшу и были решительно отвергнуты. На аудиенции у нее вечером того же дня канцлер разъяснил коронным магистратам, что все прецеденты имели в виду ассамблеи, собиравшиеся с разрешения монарха, и никогда еще не было постановлений о союзе между палатами. Королева вовсе не отказывает в возобновлении полетты, но она хочет, чтобы палаты говорили каждая за себя и просили ее отдельно друг от друга. Принятие этой «подсказки», впервые высказанной столь недвусмысленно, означало бы немедленный отказ от Союзного договора.
13 июня коронные магистраты сообщили в парламенте об итогах своей аудиенции и внесли от себя предложение ограничиться ремонстрациями только по вопросу о сохранении полетты без урезания жалованья и принудительных займов. Началось обсуждение, парламент стоял на решающем перепутье…
Два события повлияли в эти дни на настроения парламентских оппозиционеров. Во-первых, до властей, наконец, дошло содержание дерзкого циркуляра от 23 мая, разосланного в провинции центральным бюро «казначеев Франции» (Сегье с гневом говорил об этом на последней аудиенции), и в ночь на 13 июня шестеро подписавших циркуляр во главе с секретарем бюро Дюфайо были арестованы и брошены в Бастилию[387], подвергшись притом грубому обращению.
Во-вторых, многие парламентарии сочли весь парламент оскорбленным в лице его второго президента Анри де Мема. Как уже упоминалось, в эти дни он выступал необычно резко, и министры почему-то решили, что в его доме собирается штаб оппозиции. К особняку Мема был подослан филер следить за посетителями, он оказался очень неумелым, быстро был разоблачен, схвачен слугами и препровожден в тюрьму Шатле. На другой же день его по приказу свыше освободили, и он имел достаточно нахальства, чтобы подать жалобу на прислугу Мема за невежливое с ним обхождение. Д'Ормессон отмечает общее возмущение в парламенте этим актом «введения инквизиции во Франции»
