Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [63]

Первый неприятный сигнал пришел из Бордо. Судя по письму к канцлеру от первого президента Бордосского парламента Жозефа Дюберне от 29 мая, советники апелляционных палат его трибунала потребовали заключить открытый союз с парижской оппозицией.

«Я заявил им, что скорее меня разрубят на куски, чем я поставлю этот вопрос на обсуждение. Они готовы удовлетвориться негласным союзом, поддерживая все, что будет содержаться в ремонстрациях Парижского парламента». Предполагалось, что ремонстрации бордосцев могут иметь и общий характер («о том, чего требует общественное благо»), но Дюберне решил всячески препятствовать отправке такого рода документов; помешать же вотированию ремонстраций по конкретным вопросам (связанным с отменой производимых интендантом поборов в силу эдиктов, не верифицированных парламентом) он считал невозможным[376].

Дюберне хотел бы получить от двора специальное предписание не проводить общих собраний, но губернатор Гиени герцог д'Эпернон советовал Сегье (письмо от 29 мая) от этого воздержаться: «Этот запрет увеличил бы ненависть к нему и раздражил бы умы, которые мы хотим смягчить», для чего он считал полезным дать Бордосскому парламенту «какое-либо разумное удовлетворение»[377].

А между тем атака правительства на оппозицию, ознаменованная арестами 29 и 31 мая, почти сразу же захлебнулась: оппозиционеры не стали «воевать» по обычным правилам. Вместо того чтобы немедленно отправить депутации ко двору с просьбой о прощении своих репрессированных членов, непосредственно задетые арестами Большой Совет и Налоговая палата не делают ничего. Отказавшись от самостоятельных решений, они ждут, что скажет глава коалиции, Парижский парламент. Рухнули расчеты на то, что королева сможет внести раскол в ряды оппозиции, оказав милости в ответ на покорнейшие просьбы, Союзный договор показал свою силу, и министры растерялись.

Продолжать и расширять репрессии? 3 июня д'Ормессон записал слух о предстоящей высылке в провинцию в полном составе двух верховных палат: Большого Совета и Счетной палаты. Дюбюиссон-Обнэ подтверждает достоверность этого слуха: такое решение действительно было принято, но его исполнение отложено[378]. Вместо того чтобы решиться на столь резкие действия, Мазарини уже на другой день приглашает к себе одного из президентов и двух советников Большого Совета, обещает им свою помощь и в возвращении арестованных, и в даровании полетты, если они будут просить об этом регентшу только от себя. Еще одна попытка расколоть союз верховных палат окончилась провалом: Большой Совет отказался даже обсуждать предложение кардинала[379].

Правительству пришлось вместе со всеми ждать итогов общего собрания парламента — того самого собрания, проведение которого было им же категорически запрещено (и которое Моле, при помощи разных ухищрений, удалось-таки перенести с 4 снова на 8 июня).

Накануне, вечером 7 июня, королева вызвала к себе коронных магистратов парламента. Прежде всего им было сообщено решение Узкого совета о кассации постановления Парижского парламента от 13 мая о Союзном договоре и дано поручение зарегистрировать его на предстоящем общем собрании парламентариев (чем, кстати, легализировалось и само собрание).

Затем позицию правительства обстоятельно разъяснил Сегье. Он сказал, что королева понимает заботу младших верховных судов о своих доходах; парламент, правда, проявил неблагодарность, не оценив дарованной ему привилегии, но и его можно понять: в конце концов, у многих парламентариев есть родственники в других верховных трибуналах. Поэтому она «не возражает, чтобы вы собирались для обсуждения ваших частных дел, но не может потерпеть, чтобы это происходило в форме союза и соединения четырех судов»[380].

Правительственные эксперты уже навели справки относительно прецедентов. Королева знает, сказал канцлер, что были случаи, когда депутаты парламента, Счетной и Налоговой палат собирались вместе в палате Св. Людовика для обсуждения, в частности, вопроса о выплатах по рентам парижской ратуши (а по вопросам о выплате жалованья приглашали и депутатов от Большого Совета), но все это были совещания по частным сюжетам (une espèce d'assemblée domestique), эпизодические акты, санкционированные монархом[381]. Больше, чем сам факт совместных заседаний высших судейских оффисье, министров страшили слова «Союзный договор».

После приема у королевы, поздним вечером Талона неожиданно посетил д'Эмери. Сюринтендант в эти дни выглядел крайне растерянным: он был практически отстранен от урегулирования созданного по его вине кризиса и шли слухи о его близкой отставке. Он выразил свои опасения, что чтение в парламенте королевского решения о кассации Союзного договора произведет дурное впечатление. Талон ответил, что коронные магистраты разделяют его сомнения. О деле срочно доложили Мазарини, и кардинал, поколебавшись, согласился сообщить об акте кассации только Моле, положившись на его суждение.

Рано утром 8 июня Моле был поставлен об этом в известность военным министром Летелье. Этот клиент Мазарини проявлял тогда особую активность. Не был ли тут скрыт намек на угрозу использования военной силы? Методы запугивания действительно применялись. Один из президентов парламента Рене де Лонгей говорил д'Ормессону: «Если парламент будет исполнять Союзный договор, он погубит и себя, и государство. Тогда будут разогнаны (l'on interdirait) апелляционные палаты, и они убедятся в своей слабости»