Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [62]
Они начинают приобретать характер цепной реакции. 29 мая врач Ги Патен сообщает своему лионскому коллеге Спону о трех банкротствах: одного из аудиторов Счетной палаты Нивеля (видимо, участвовавшего в откупах-контрактах), казначея кассы казуальных доходов Сансона и казначея флота Буше д'Эссонвиля. Об этом последнем сказано особенно подробно, ибо он повел себя вызывающе: отказался авансировать Мазарини деньги на военные расходы в Италии, сославшись на то, что король и так ему задолжал слишком много; если верить Патену, у банкрота-ослушника по приказу разгневанного кардинала было секвестровано все имущество — и его должность, и городские дома, и прекрасный загородный дом[369].
Пока еще держались «арендаторы» крупных откупов: судя по письму Викфора, откупщики Большой Габели обещали Конде авансировать для его армии 1,1 млн л., и 400 тыс. л. уже отправили[370].
23 мая был совершен не сразу замеченный правительством, но принципиально важный шаг: пример, поданный парижанами, вдохновил заседавших в столице представителей провинции. В этот день центральное бюро «казначеев Франции» разослало по своим генеральствам циркуляр с призывом решительно последовать примеру столичных судей.
Выше (см. гл. II) уже упоминалось о появлении в XVI в. в податных округах (генеральствах), на которые была разделена вся Франция, так называемых финансовых бюро, состоявших из советников с титулом «казначеев Франции», и о том, что в 1627 г. эти бюро превратились в настоящие судебные трибуналы. Здесь надо добавить, что еще в 1586 г. «казначеям Франции» королевским эдиктом было дано право содержать за свой счет при дворе выборных депутатов, по 1–2 от генеральства. Так было положено начало их центральному бюро, активизировавшемуся начиная со времен Ришелье.
Циркуляр 23 мая[371] был подписан 16 членами центрального бюро, представлявшими 10 генеральств (всего во французских провинциях было тогда 25 генеральств с 530 оффисье); его вдохновителем и автором, видимо, был секретарь бюро Жан Дюфайо, депутат от генеральства Суассон.
Документ был дерзким — можно даже сказать, мятежным. Союзный договор верховных парижских судов упоминался как пример, внушающий оптимизм: отказ правительства от планов конфискации 4-годичного жалованья — явная победа оппозиции, ибо возникшая в связи с этим угроза полной отмены полетты считается нереальной. И в циркуляре речь идет уже не о покорнейших просьбах, обращенных к регентше, он призывает провинциальных коллег к прямым акциям неповиновения. Пусть финансовые бюро вспомнят, что и у них есть власть, они вправе силой «забрать свое жалованье, решительно воспротивившись тем, кто столь нагло, на глазах у нас, пытается его присвоить»[372].
Более того, циркуляр выходил за рамки защиты непосредственных денежных интересов оффисье. Центральное бюро призвало провинциалов присылать к ним своих делегатов, снабженных подробно обоснованными записками «о дурном поведении интендантов в управлении финансами, о вымогательствах совместно с откупщиками-контрактантами, о сговоре между ними…».
Для «казначеев Франции» борьба с интендантами, отобравшими у них управление финансами на местах, была жизненно важной, их престиж зависел от ее исхода; соединенная с антифинансистской кампанией, она обещала быть популярной.
Согласно королевской декларации о сборе тальи, появившейся 16 апреля 1643 г., в последний месяц жизни Людовика XIII, провинциальный интендант должен был председательствовать в финансовом бюро при раскладке тальи между элекциями, а если бы «казначеи Франции» вздумали ему в этом отказывать, он мог воспользоваться правом раскладывать талью единолично.
Он же, вместе с одним из «казначеев Франции», был обязан выезжать в центры элекций и там с помощью трех отобранных им элю производить разверстку тальи между приходами[373]. Эту часть «политического наследства» Людовика XIII еще никто всерьез не ставил под сомнение…
Хотели того или нет верховные парижские палаты, провинциальные оффисье уже подсказывали им, в каком направлении надо расширять их требования.
Распространялись слухи о прибытии в Париж делегатов от провинциальных парламентов, готовых заключить союз со столичными коллегами. «Суверенные палаты из добрых городов Франции, — пишет 29 мая Ги Патен, — отправили сюда своих депутатов дабы постараться защитить свои права, соединившись со здешними палатами»[374]. Об этом же толковали и в провинциальных центрах. 28 мая первый президент Налоговой палаты в Бордо Пьер де Понтак писал Сегье, что известия о парижском Союзном договоре оказывают сильное влияние на ситуацию в столице Гиени: здесь считают, что положение союзных палат «каждодневно укрепляется благодаря прибытию депутатов от других палат (compagnies) королевства»[375]. Все эти слухи были ложными, порожденными тем, что возможность союза между Парижем и провинцией действительно очень тревожила правительство. Верным было то, что все провинциальные трибуналы беспокоились из-за возможной отмены полетты, но как поступить — соединиться ли с парижанами или проявить лояльность и тем заслужить благосклонность властей — этот вопрос им еще предстояло решить.
