Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [60]

Итак, 13 мая парламент постановил вступить в «союзный договор» с тремя верховными палатами, для чего послать к ним своих делегатов, по 2 от каждой парламентской палаты[354]; таким образом, из 14 делегатов только двое представляли бы Большую палату, остальные — младших парламентариев.

Известие о союзе между четырьмя верховными парижскими трибуналами произвело сильнейшее — можно сказать, шоковое — впечатление на министров. Правительство всегда стремилось разделить и противопоставить друг другу эти суды, играя на их противоречиях в вопросах компетенции и церемониала. И вот теперь они объединяются, создают новую, несанкционированную Палату Св. Людовика! Правда, пока речь все еще идет о защите частных интересов судейской элиты, и нужно немедленно разрядить ситуацию, пока союзникам не пришло в голову заняться более общезначимыми сюжетами. Не сочтут ли они себя способными выполнять функции Генеральных Штатов? И как поведет себя провинция? Министры выражают королеве опасения: возможное присоединение к союзу провинциальных парламентов грозит «общим  восстанием»[355].

14–15 мая Сегье вызывал к себе депутатов трех младших верховных палат, признал, что решение урезать их жалованье было ошибкой и оно будет пересмотрено. Сама королева подтвердила его слова, сказав, что ее Совет «не думал, что их так взволнует удержание их жалованья, но раз это их так шокирует, то она позволит им выплачивать полетту на прежних условиях, если они того пожелают»[356].

О том, каковы могли бы быть эти условия, сказал канцлер: вот если бы палаты, как это было принято при продлении полетты, могли дать что-нибудь взаймы, то пусть они представят свои предложения[357]. Вероятно, если бы дело зависело от д'Эмери, он не настаивал бы и на этих условиях, продлив полетту для всех парижских судов даже без принудительного займа. Сюринтендант уже полностью осознал свою ошибку и хотел уладить конфликт поскорее, чего бы это ни стоило. Но беда была в том, что депутаты трех палат не хотели и слышать ни о каких сепаратных переговорах с правительством за спиной парламента. Так быстро отказаться от столь мощного средства давления, потерять только что обретенного союзника было никак невозможно.

16 мая растерянные министры принимают парадоксальное и, видимо, самое неудачное решение. Новая королевская декларация полностью отменяет декларацию 29 апреля и не заменяет ее никакой другой, с новыми условиями продления прав высших оффисье на их должности. А это значило, что отменяются и условия продления полетты, данные 29 апреля Парижскому парламенту, т. е. его право платить ее без утраты жалованья. Казначеи кассы казуальных доходов сразу же перестали принимать у парламентариев взносы в счет полетты. Парламент решил сравнять себя с другими верховными палатами, не оценил своей привилегии — так пусть он получит это равенство! Так правительство само скрепило только что зародившийся союз.

Создалась опасная, неопределенная обстановка. Не хочет ли правительство вообще отменить полетту? Пока же существует ситуация риска: режим полетты уже не действует, и скоропостижная кончина какого-нибудь почтенного судьи приведет к потере должности его семейством.

Правда, парламент предусмотрел такой поворот событий, приняв еще 13 мая постановление: никто из купивших вакантные должности не будет принят в корпорацию, пока не возместит убыток семье покойного. Но риск все-таки оставался: правительство могло просто уничтожить вакантную должность.

После отмены декларации 29 апреля Моле начал высказываться в том духе, что теперь, когда отменены пункты, вызывавшие недовольство трех верховных палат, решение парламента о союзе с ними автоматически потеряло силу[358]. Но советники апелляционных палат были с этим решительно не согласны и требовали нового общего собрания, дабы во исполнение решения 13 мая избрать депутатов в Палату Св. Людовика; их самочинные вторжения в Большую палату срывали ее работу, и Моле пришлось назначить на 23 мая совещание «тройки» парламентских палат (Большая, Уголовная и Палата Эдикта) для решения вопроса, проводить ли общее собрание.

Накануне этого совещания королева вызвала к себе коронных магистратов, и Сегье от ее имени сказал, что решение парламента о «союзном договоре» означает «создание республики внутри монархии», ибо противно законам «учреждать какое-либо чрезвычайное собрание без приказа и разрешения короля»[359]. Затем канцлер передал им письменное распоряжение королевы с запретом проводить общее собрание парламента.

Выслушав это сообщение Талона, парламентское совещание тем не менее принялось обсуждать вопрос об общем собрании, и большинство было за то, чтобы его проводить; оно было назначено на 25 мая. Было совершенно ясно, что от союзного договора парламент добровольно не откажется.

Недопустимое собрание было сорвано. Перед его началом Талон снова огласил письменный запрет регентши, а также ее распоряжение прислать в Пале-Рояль депутацию парламента вечером того же дня для выслушивания королевской воли.

На этой аудиенции в присутствии короля с ними говорили очень жестко, канцлер называл их мятежниками, Анна сказала, что будет относиться к ним «как к последним оффисье в королевстве», и даже склонный к компромиссам Гастон пригрозил: если они будут продолжать свои собрания, то король накажет их так, что они это надолго запомнят. Парламенту было строжайше запрещено проводить общее собрание даже для обсуждения отчета их депутатов об этой аудиенции