Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [58]

.

Сколько лет еще продлится эта изнурительная война? Каких новых жертв потребует от страны правительство, которое не умеет — а может быть, и не хочет — заключить мир и при этом совсем не считается даже с покорнейшими просьбами парламента?

Критическая масса для взрыва была накоплена. Теперь, чтобы его вызвать, было достаточно одного неосторожного движения.

Глава IV . Крушение

13 марта появился первый правительственный акт касательно условии возобновления полетты. Этим числом была датирована королевская декларация, даровавшая всем оффисье ее продление на девять лет при условии выплаты ими принудительного займа.

Формально она относилась ко всем «оффисье финансов и юстиции» (только проявившим непокорность королевским докладчикам в выплате полетты было отказано), но все же об оффисье верховных палат прямо не говорилось, и создавалось впечатление, что правительство имеет в виду в основном судейский персонал провинциального уровня. Видимо, поэтому уже 17 марта декларация была без осложнений зарегистрирована не только в Большой канцелярии, но и в Счетной палате[343].

28 апреля в Счетную и Налоговую палаты были представлены для регистрации несколько фискальных эдиктов, в частности и те, которые были отвергнуты Парижским парламентом. Особу монарха в первом случае представлял Гастон, во втором — младший брат бывшего на фронте Конде, юный принц Арман де Конти (1629–1666).

Естественно, первые президенты обеих палат не упустили случая блеснуть риторикой в своих ответных речах, изложенных (а скорее, сочиненных) автором «Истории нашего времени». Жаловались на отсутствие свободы обсуждения («нам затыкают рот, нас лишают слова»), на засилие финансистов; даже обличали персонально д'Эмери, не называя его по имени.

Следствием всего этого было якобы то, что судьи решили объединить свои усилия «ради генеральной реформы государства», и уже 30 апреля Налоговая палата, заручившаяся союзом с Большим Советом, отправила депутацию к Счетной палате с призывом «поспособствовать облегчению народа, страдающего от общей нищеты»[344].

Все это было чистейшим вымыслом апологета Фронды, постаравшегося замолчать то обстоятельство, что действительно вскоре вступившие в союз три верховные палаты еще ничего не говорили о «генеральной реформе государства», но заботились о собственных материальных интересах.

Сами же заседания 28 апреля, что бы ни было сказано первыми президентами, закончились так, как и хотелось правительству: все фискальные эдикты были верифицированы. В регистре королевских актов из собрания парижской Национальной библиотеки отмечено 8 эдиктов, зарегистрированных в этот день в Налоговой палате, и среди них отвергнутый парламентом эдикт о создании 12 новых должностей королевских докладчиков[345].

Таким образом, у правительства не было особых опасений, когда на другой день, 29 апреля, была выработана королевская декларация об условиях продления на девять лет права на должности для судей парижских верховных палат. Сразу же в Налоговой палате распространился тревожный слух: за продление полетты с них возьмут сумму, равную их жалованью за четыре года. Именно по этой причине в тот же день была послана депутация в Счетную палату и в Большой Совет с предложением о союзе и выборе депутатов в общее собрание трех палат для совместного противодействия новому вымогательству. Счетная палата согласилась на это сразу, Большой Совет — после некоторого колебания[346].

В парламент пока не обращались, поскольку для него правительство сделало исключение и на жалованье парламентариев не покушалось.

Сам по себе слух был неточным. Новый акт означал не возобновление платежа полетты, а его отмену при условии, что судьи верховных палат за это пожертвуют своим жалованьем за 4 года. Речь не шла о выплате ими этой суммы в казну, поскольку до окончания войны никакого жалованья им не полагалось — просто этот навязанный им принудительный заем превращался в безвозвратный, и они могли проститься с надеждой, что после заключения мира им вернут (как следовало бы по правилам) невыплаченные деньги за 1648–1651 гг. Зато они могли не платить полетту в течение девяти лет, так что арифметическая выгодность или невыгодность для них этой операции решалась простым подсчетом, что больше: сумма полетты за девять лет или жалованье за четыре года. Между тем соотношение между ценой должности (и соответственно размером полетты) и выплачиваемым за нее жалованьем было весьма разнообразным, так что и результаты этого подсчета для разных групп оффисье могли быть самыми разными[347].

Итак, панику, поднявшуюся в верховных палатах, можно было бы счесть неадекватной, если бы не обстановка тех дней, когда от безнадежно завязшего в войне правительства все ждали новых подвохов и пакостей. Ошибкой д'Эмери было то, что он выбрал необычную форму решения вопроса о продлении прав на должности: очередной принудительный заем как добавка к выплате полетты был бы воспринят спокойнее. Легкое ли дело — навсегда отказаться от права на жалованье за такой срок? Поползли тревожные слухи: «Говорят, что если не будут платить жалованье четыре года подряд, то король вообще прекратит его выплачивать, став совершеннолетним…»