Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [55]

Итак, 15 января Людовик XIV в третий раз в своей жизни явился в парламент. Для верификации были представлены шесть эдиктов.

Одному из них был гарантирован хороший прием: правительство отменяло все принудительные сборы с зажиточных лиц по всему королевству, «ибо эдикт гласил, что подобное новшество разрушает свободу торговли»[330], — и его в начале февраля действительно верифицировали без всяких поправок; по остальным же актам возражения были неизбежны.

Другой эдикт уже успел привлечь к себе внимание общества: предполагалось создать новые должности королевских докладчиков. Вначале д'Эмери хотел пустить на продажу 24 должности, что означало увеличение числа докладчиков на треть. Не очень понятно, почему его удар пришелся именно на эту малочисленную, но очень влиятельную группу оффисье, функционально самую близкую к правительственной администрации. Они считались непосредственными помощниками канцлера, докладывали дела в судебной секции Государственного совета, инициировали вопросы об эвокации сюда процессов из парламента и других верховных палат, исполняли обязанности интендантов… Их должности были очень дорогими, сами они в январе 1648 г. оценивали их в 216 тыс. л.[331], в 1,8 раза дороже средней цены должности советника парламента. Видимо, д'Эмери рассчитывал, что парламентарии не будут защищать своих соперников, проводников политики административного нажима. Но он не учел, что парламент после событий 12 января был склонен при случае проявлять оппозиционность, да и королевские докладчики все же юридически были членами парламентской корпорации. Сюринтендант явно не ожидал и того сплоченного отпора со стороны самих докладчиков, с которым ему сразу же пришлось столкнуться.

Они хорошо понимали значимость места, занимаемого ими в государственном аппарате, и тем острее воспринимали нанесенную им обиду. 8 января на своем собрании докладчики приняли меры самозащиты. Было решено, «что будут подвергнуты всяческим преследованиям те, кто пожелают купить новые должности[332]; а если кто-либо из самих докладчиков захочет приобрести их для сына, зятя или брата, он будет отстранен от дел (seroit interdit)». Нужно заявить канцлеру и сюринтенданту, говорили они, «что мы решили скорее все погибнуть, чем стерпеть такое оскорбление».

Раздавались даже голоса, что поскольку королевские докладчики знают все секреты «управления делами и финансами», они могли бы в знак протеста «все их разоблачить — и, конечно, мы так и сделаем»[333].

Разжигая страсти, докладчики принялись третировать лично канцлера Сегье. На королевское заседание парламента 15 января его должны были сопровождать в виде свиты пять назначенных им докладчиков — ни один из них не явился (среди них был и д'Ормессон). На другой день Сегье вызвал всех докладчиков в Пале-Рояль, пред лицо разгневанной королевы, от имени которой потребовал передать ему протокол мятежного собрания 8 января. Докладчикам, которые заранее договорились, что не будут отвечать канцлеру ни слова, пришлось жестами объяснять ему, что таковой бумаги у них нет. После этой комической сцены они решили сжечь подлинный протокол и вместо него представить смягченный вариант.

Стоила ли любая финансовая выгода такого политического скандала? В оппозицию к правительству стали его ближайшие помощники, и д'Эмери был уже не рад своей затее: в эдикте, представленном в парламент, количество новых должностей докладчиков было снижено вдвое, с 24 до 12. Но непокорные не соглашались ни на какие уступки. 17 января они сделали решительный шаг: депутация из четырех докладчиков принесла официальную жалобу в парламент. Им пришлось пройти через унижение: Моле не допустил, чтобы они говорили со своих мест, как члены парламентской корпорации, но из-за барьера, как обыкновенные просители. Тем не менее жалоба была принята к рассмотрению, иное решение было невозможно.

Что касается других эдиктов, представленных в парламент 15 января, то два из них также были связаны с созданием новых должностей: 1) смотрителей в парижских портах, на содержание которых были бы выделены пошлины «тарифа», отклоненные парламентом в сентябре 1647 г.; 2) шести оффисье вспомогательного персонала Государственного совета. Два других эдикта означали попытку короны использовать свои сеньориальные права. Как и в случае с провалившейся попыткой «абонирования» парижских цензив, речь шла о взимании крупных сборов, но на более высоком уровне — уровне фьефов. Предполагалось взыскать: 1) с арендаторов («ангажистов») земель королевского домена за подтверждение их прав в течение двух лет сумму, равную годовому доходу; 2) с владельцев «вольных фьефов», за освобождение их от феодальной военной повинности — в порядке аванса сумму, равную 25 их обычных годовых платежей.

После официальной регистрации всех эдиктов на заседании 15 января парламент приступил, с согласия королевы, к их детальному изучению. Он не спешил — по каждому эдикту, рассматривавшемуся отдельно, были назначены парламентские докладчики, и только в начале февраля на общих собраниях всех палат началось обсуждение. Королева внимательно следила не столько за существом поправок (она была заранее настроена отклонить их все), сколько за их формой: постановления должны были выглядеть как ремонстрации, покорнейшие просьбы к правительству, но не как волеизъявление самого парламента, решавшее дело пусть даже в предварительном порядке. Интересы парламентской оппозиции, разумеется, были прямо противоположны.