Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [54]
Но солдаты все не уходили, и обстановка стала накаляться. По свидетельству очевидца событий, ординарного королевского дворецкого Жана Валье, некоторые буржуа грозили, что будут стрелять по солдатам, если те не удалятся, солдаты же «отвечали глумливыми насмешками»[324].
Любая случайность могла привести к кровопролитию. Глава муниципалитета Парижа, купеческий старшина Жером Леферон[325] еще за два дня до событий был извещен городскими квартальными[326], что ни техническое, ни моральное состояние городской милиции не позволяет на нее положиться, и сам он не хотел отдавать никаких официальных распоряжений от имени ратуши. Ранним утром 12-го он поспешил в Пале-Рояль и застал там заседание Узкого совета под председательством Мазарини. Министры уже чувствовали, что зашли слишком далеко и что дело принимает рискованный оборот. Леферон позволил себе высказать претензию на то, что его не предупредили заранее о вводе в Париж военных и попросил указать ему, что он должен делать для королевской службы. Ему ответили объяснением, не рассчитанным на правдоподобие: просто в этот день король и королева отправляются в Нотр-Дам возблагодарить Бога за выздоровление монарха, только поэтому в город была вызвана гвардия. (Конечно, каждому парижанину было понятно, что для охраны кортежа, следующего из Пале-Рояля в Нотр-Дам, совсем не требовалось блокировать улицу Сен-Дени.) Леферону было предписано отправиться в ратушу, вызвать туда квартальных и успокоить их, сообщив это правительственное разъяснение.
Купеческий старшина так и сделал, вызвал квартальных к 1 ч. дня. К тому времени (около 11 ч. утра) Шомберг получил приказ об отводе войск, и обстановка разрядилась, хотя купцы все еще грозили не открывать на следующий день свои лавки. Леферон просил квартальных убеждать их торговать как и прежде, и те охотно приняли это поручение, но сказали, «что было бы очень кстати прекратить судебное преследование, возбужденное против некоторых частных лиц, ибо в его прекращении заинтересовано все общество»[327].И не только квартальные — сам глава Шатле главный судья д'Обрэ по приказу королевы лично прошел по всей улице Сен-Дени, «заверяя всех купцов, в каждой лавке, в добрых намерениях властей и что все дело будет улажено к их удовлетворению». Он даже «очень любезно» говорил с женой скрывшегося Кадо, просил всех не бояться и завтра же открыть лавки[328]. Купцы поверили, 13 января торговля возобновилась и вернулось спокойствие, но еще три ночи подряд парижанам не давала спать непрерывная ружейная пальба: победители праздновали победу.
А посещение королем 12 января службы в Нотр-Дам действительно состоялось. Но даже вид спасшегося от смерти маленького монарха в тот день не вызывал у народа былого умиления, — никто в толпе не кричал: «Да здравствует король!»[329].
Было ли это уже началом Фронды? Очевидно, нет. Добившиеся своего, буржуа успокоились и о Неаполе более не вспоминали. Но правительство понимало, что после столь, в прямом смысле слова, оглушительного поражения оно должно как-то восстановить свою репутацию, во избежание полной потери кредитоспособности. Многие парламентарии тоже испытывали чувство психологического дискомфорта из-за того, что они оказались в данном случае на стороне правительства: ведь это их судебные предписания отказались исполнять купцы с улицы Сен-Дени! Им хотелось бы как-то «реабилитировать» себя, напомнить о себе как о защитниках народа. Впрочем, ни та, ни другая сторона не была готова к решительному противостоянию: шли мирные переговоры с Испанией, решался вопрос о войне и мире, и новые волнения в Париже могли все испортить. А если бы мир был заключен и социальная обстановка разрядилась, перестаравшийся в своей оппозиционности парламент оказался бы беззащитным перед раздраженным правительством, еще не решившим вопрос об условиях возобновления полетты.
Еще в начале января д'Эмери, предвидя провал затеи с «абонированием» платежей цензитариев, стал готовить новый пакет фискальных эдиктов. Их следовало провести на новом королевском заседании парламента. В данном случае правительство не имело возможности, как в 1645 г., воспользоваться «календарным правом»: устроить королевское заседание в последний день перед осенними каникулами. Ждать до сентября было нельзя. Расчет был на то, что даже формальной, из уважения к присутствию короля, верификации эдиктов будет достаточно, чтобы дать сигнал испанцам и собственным кредиторам: Франция готова нести новое финансовое бремя. Правда, потом придется разрешить парламенту обсуждать эти эдикты — это не страшно, пусть обсуждают, пусть готовят поправки, ремонстрации, королева не будет рассматривать их по отдельности, она даст ответ на все сразу и когда сочтет нужным. Таким был примерно план действий правительства.
