Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [23]

Боден проводит четкую грань между публичным и частным правом. «Королевская, или законная монархия, — определяет он, — есть та, где подданные повинуются законам монарха, а монарх законам природы, оставляя своим подданным их естественную свободу и право собственности на имущество»[104]. Может показаться очень странным, что Боден после почти полутора веков произвольного взимания королевской тальи — поразительный пример отставания теории от практики! — все еще считает, что «ни один государь в мире не имеет права взимать по своему усмотрению налог со своего народа: ведь это все равно, что присваивать чужое имущество»[105]. Поэтому он без колебаний причисляет к абсолютным монархиям Англию, хотя английские монархи не только в теории, но и на практике не могли собирать налоги без согласия парламента — в этой «естественной» ситуации Боден не усматривает никакого разделения суверенитета.

Правильной «королевской монархии» Боден противопоставляет «сеньориальную монархию» (государство восточного типа, где монарх по праву завоевания распоряжается как жизнью, так и имуществом своих подданных, согласных с таким порядком) и «тираническую монархию», царство чистого произвола. Одно отмеченное им отличие короля от тирана могло вызвать горькую усмешку уже у его современников: «Король раздает имения и должности, дабы избавить свой народ от вымогательств и ограбления, а тиран продает их как можно дороже, дабы дать купившим возможность ослабить народ грабежами; а потом он наказывает грабителей, чтобы его считали добрым судьей[106]. Суверенитет короля проявляется в том, что все главные оффисье должны только от него получать утвердительные грамоты на свои должности — Боден не придает значения тому, что распространившаяся продажность должностей делает эту процедуру формальной.

Итак, абсолютный суверенитет монарха, по Бодену, действует в политической и юридической сфере (монопольное право законодательства, объявление войны и заключение мира, чеканка монеты, рассмотрение всех дел в последней инстанции и помилование осужденных и т. п.), но не в сфере финансовой политики. Король может ввести новый налог, но для реального взимания этого налога, как мы видели, требуется согласие представителей общества.

Однако главный долг всех королевских слуг — в обстановке гражданских войн для Бодена важно подчеркнуть именно это — состоит в повиновении воле монарха. Когда приказ государя нарушает нормы гражданского права, которые всегда могут быть им пересмотрены, магистраты обязаны ему повиноваться, если представленные ими ремонстрации будут отклонены. И даже если монарх нарушает естественные законы, но поправить уже ничего нельзя (приводится пример убийства древнеримским императором Каракаллой его брата и соправителя Геты), то лучше смолчать или даже найти оправдания для этого акта. «Гораздо лучше склониться перед суверенной волей, во всем ей повинуясь, чем отказываться повиноваться суверену, подавая его подданным пример мятежа»[107].

Виднейшим продолжателем теории Бодена стал парижский адвокат Шарль Луазо (1564–1627), главный труд которого в трех частях («Трактат о сеньориях», «О праве должностей» и «Трактат о сословиях») появился в 1608–1610 гг. и впоследствии не раз переиздавался. Луазо исходит из различия между понятиями «должность» (исполнение общественной функции без права собственности на нее) и «сеньория» («власть в собственности»). Последнее понятие, по сравнению с трактовкой Бодена, усложняется, вводятся его подразделения: «публичная сеньория» и «частная сеньория». «Публичная сеньория» законна только тогда, когда вся она принадлежит монарху, это и есть «суверенитет», единый и неделимый. Ее узурпация частными лицами, подданными государя (то есть квазисуверенная власть феодалов, для которой Луазо вводит понятие «сюзеренитет», и в частности сеньориальная юстиция) в принципе абсурдна. «Частная сеньория» есть власть над имуществом и людьми, а во Франции, где нет рабов, это — только власть-собственность над своим имуществом»; здесь различается право верховных собственников — сеньоров (directe) — и право непосредственных собственников — цензитариев (utile).

Как и Боден, Луазо противопоставляет хорошую и плохую форму монархического строя, «государей-суверенов» и «государей-сеньоров». Этим последним принадлежит не только публичная, но и частная сеньория — власть как над имуществом, так и над телами их подданных. Их государства — восточные деспотии (например, Турция, Московия, Эфиопия). Этот вид монархии недостоин христианских государей, «которые по доброй воле уничтожили рабство в своих землях»[108].

«Наилучшая из всех возможных в мире монархий» — Франция — является «королевской», а не «сеньориальной» монархией. Публичная сеньория французских королей ограничена законами — божественными, естественными и фундаментальными законами государства. И вообще французский король «имеет больше признаков и свойств оффисье, чем сеньора»[109]. Он служит своему государству как его первое должностное лицо. В этом служении монарх даже менее свободен, чем простой оффисье: он не может ни передать свою власть заместителю, ни отречься от должности; он не должен отчуждать какие-либо коронные права или земли без согласия сословий. «Суверенные государства созданы не ради государей, но ради народа, который нуждается в главе»