Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [118]
Парламент чувствовал, что в ратуше создается соперничающий центр власти, Военный совет с преобладающим влиянием аристократов-генералов, не склонных к строгой экономии, и что ему нужно противопоставить некий контролирующий орган.
Существовала и опасность, что вошедшие в военный азарт генералы, борясь за свои частные интересы, не захотят заключать мир с двором, когда этого захочет парламент. Видимо, предвидя такую опасность, умеренные оппозиционеры в тот же день, 16 января, произвели зондирующий демарш: Мем предложил довести до сведения королевы, что парламент готов ей во всем подчиниться, если только она отправит в отставку Мазарини, однако это предложение было сочтено преждевременным.
18 января парламент принял важные политические документы, которые должны были объяснить всей стране сущность конфликта и призвать провинцию помочь парижанам «продовольствием и военными силами». Тогда были составлены и затем разосланы два аналогичных циркуляра, к которым были приложены копии осуждавшего Мазарини на изгнание постановления от 8 января. Первый циркуляр был адресован другим парламентам[677], второй — «бальи, сенешалам, мэрам, эшевенам и прочим оффисье этого королевства»[678]. Вся вина за начавшуюся гражданскую войну возлагалась на «тщеславного иностранца» Мазарини. Разумеется, с торжеством сообщалось, что на защиту Парижа встал принц Конти и много других принцев и герцогов, но ничего не говорилось о позиции Гастона и Конде, да и имя королевы обходилось деликатным молчанием. Ничего не было сказано об угрозе социально-политическим завоеваниям прошлого года, в частности декларации 22 октября; ни слова — о нарушениях этой декларации, о чем так охотно говорилось перед войной.
Впрочем, правительство само благоразумно помалкивало о будущей судьбе Октябрьской декларации, но отмену ее в мыслях имело. 6 февраля Гюг де Лионн (1611–1671), кабинет-секретарь королевы и клиент кардинала, затем (с 1661 г.) министр иностранных дел, писал в Мюнстер своему дяде Сервьену о твердой позиции двора: «Всё вообще совершенное за последние восемь месяцев должно быть исключено из парламентских регистров и всякая память о том уничтожена»[679].
В изображении парламентариев дело выглядело так, что уже можно было надеяться на благодетельные последствия исхлопоченной ими декларации, как вдруг Мазарини среди ночи похитил короля, облыжно обвинил парламент в заговоре и осадил Париж; цель же коварного кардинала — «установить свою тиранию и сделаться абсолютным господином надо всем самым уважаемым в государстве (т. е. над парламентом. — В.М.)».
Итак, парламент поставил цель сделать лозунг «Долой Мазарини!» общефранцузским.
Однако оказалось, что такой объединяющей и мобилизующей силой этот призыв не обладает.
Парижский парламент придавал большое значение тому, чтобы его провинциальные коллеги приняли «антимазаринистские» акты, аналогичные его акту от 8 января. Но все провинциалы воздержались от того, чтобы самим выносить приговор первому министру (хотя слухи о таких якобы принятых «актах солидарности» в Париже распространялись, и даже печатались в виде брошюр поддельные тексты этих «постановлений»)[680].
Вопрос финансирования армии становился все более острым. Предлагали произвести секвестр всех наличных денег в кассах парижских откупщиков и сборщиков, но оказалось, что наличных-то там очень мало (потом уже стало обнаруживаться, что у многих предусмотрительных финансистов наличные хранились не в кассах, а в тайниках).
Призванный в ратушу 17 января мэтр Адриан Монтань, генеральный откупщик эда, заявил, что у него нет средств даже на платежи городским рантье из-за прекращения поступлений: сокращая в октябре 1648 г. парижские налоговые сборы и тем расшатывая дисциплину налогоплательщиков, парламентарии не предвидели, что эти деньги могут понадобиться им самим[681].
Тогда 19 января парламент принял радикальное постановление: применить секвестр всех фондов сборщиков и откупщиков налогов ко всей территории его округа, т. е. почти ко всей северной половине Франции. Это предложенное Брусселем решение означало, что отныне все генеральства и элекции, все местные бюро откупов должны были сделать выбор: они за правительство или за парламент? Посылать ли им собранные налоги в Париж или в Сен-Жермен? Но привезти деньги в осажденную столицу было непросто, и соответствующим городам (которые тоже должны были политически определиться) предписывалось «выделять эскорт для их сопровождения»; доставленные суммы следовало хранить в Парижской ратуше и без санкции парламента не расходовать. Парламент гарантировал аккуратные выплаты рент и жалованья только сторонникам «общего дела» — «ренты же, причитающиеся лицам, примкнувшим к враждебной партии, выплачиваться не будут, но пойдут на общественные нужды»[682].
Трудно, конечно, представить себе, чтобы «инкассаторы» из Пуатье или Буржа, даже сопровождаемые отрядами городских милиций, могли избежать разграбления их драгоценного груза королевскими солдатами. Но, во всяком случае, новый акт парламента свидетельствовал о его решимости пойти на колоссальное расширение зоны военных действий. Любой военачальник, объявивший себя сторонником парламента, получал моральное право присвоить себе содержимое местной кассы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Британский военный историк, профессор Оксфордского университета посвятил свой труд военному конфликту между империей Наполеона III и германскими государствами во главе с Пруссией. Война, спровоцированная прусским канцлером О. Бисмарком и формально начатая Наполеоном III, закончилась поражением и крахом Франции, в результате чего Пруссия сумела преобразовать Северогерманский союз в единую Германскую империю. Работая над книгой, автор исследовал и привлек колоссальный объем научного и документального материала и предложил свой взгляд на причины и последствия этой войны.
В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.
Первое правовое исследование в отечественной науке, посвященное юридическим аспектам организации и деятельности Парижского Парламента на протяжении всего времени его существования.
Степан Иванович Шешуков известен среди литературоведов и широкого круга читателей книгой «Александр Фадеев», а также выступлениями в центральной периодической печати по вопросам теории и практики литературного процесса. В настоящем исследовании ученый анализирует состояние литературного процесса 20-х – начала 30-х годов. В книге раскрывается литературная борьба, теоретические споры и поиски отдельных литературных групп и течений того времени. В центре внимания автора находится история РАПП.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
На рубеже 1962/1963 гг. СССР на неопределенный срок отложил проекты заключения германского мирного договора и превращения Западного Берлина в «вольный город». Летом 1964 г. советская дипломатия окончательно перешла от идеи «вольного города» к концепции «самостоятельной политической единицы» Западный Берлин. Теперь острие советской политики было направлено не против позиций США, Англии и Франции в Западном Берлине, а против федерального присутствия в этом городе. После прихода к власти в СССР руководства Л. И. Брежнева советская политика в вопросе о Западном Берлине некоторое время оставалась такой же, как и во время «позднего Хрущева».