Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [114]

Новион сам вызвался отправиться в ратушу, отчасти по личным соображениям: нужно было выручать Леферона, мужа сестры, который уже был жертвой нападения толпы три месяца назад. Дело оказалось небезопасным: по дороге Новион сам дважды подвергся покушениям со стороны лиц, принявших лидера оппозиции за его незадачливого зятя. Зато прибыв в ратушу, он повел себя крайне агрессивно — народ можно было успокоить только самыми решительными декларациями.

Новион нагнал немало страха на городских советников, заявив, что «сейчас надо действовать прямо и без колебаний, а первый, кто проявит  с этим несогласие, будет выброшен из окон здания ратуши»[660].

В такой обстановке был провозглашен союз города и парламента; наивные расчеты двора оказались легко опровергнутыми. В ратуше в этот день начали выписывать «комиссии» на набор солдат военным дворянам, привлеченным лозунгом свержения Мазарини. Первым ее получил маркиз Лабулэ, лихой кавалерийский командир: ему было поручено набрать 1 тыс. всадников «для службы королю и городу» и исполнения приказов парламента.

Новиону и Деланд-Пэйану было дано поручение овладеть Бастилией; они отправились туда и вступили в переговоры с ее комендантом, которым был Шарль дю Трамбле, брат знаменитого конфидента и друга Ришелье отца Жозефа. Тот повел двойную игру: дал слово во всём подчиняться приказам парламента, и в то же время не соглашался впустить в крепость парижский гарнизон.

В Совете по управлению в этот день представители парижских корпораций и все полковники и капитаны городской милиции приносили присягу в верности заключенному союзу.

Вместе с переходом на сторону Парижа первых кадровых военных встал и вопрос об авторитетном, высокопоставленном главнокомандующем. Свои услуги предложил вернувшийся из Сен-Жермена герцог Шарль д'Эльбеф (1596–1657), губернатор Пикардии; отпрыск младшей ветви дома Гизов со статусом «иностранного принца», он был мужем побочной дочери Генриха IV от Габриэли д'Эстре, и сопровождавшие его три сына были внуками великого короля и кузенами Бофора. Этот вельможа явился вечером 9 января в ратушу и был там торжественно принят; на другой день он должен был явиться в парламент.

Утром того же 9 января, еще до прибытия городской депутации, парламент обсудил вопрос о финансировании создаваемой парижской армии. Найти для этого средства следовало путем добровольного самообложения: принудительность была признана нежелательной, во избежание раздоров. Мем предложил удачный принцип: пусть каждая корпорация платит пропорционально тому, что она платила в 1636 г. по так называемой корбийской таксе (добровольный сбор на оборону Парижа, оказавшегося под угрозой после взятия испанцами крепости Корби). Борьба против Мазарини приравнивалась тем самым к патриотическому долгу, к борьбе с внешним врагом. При этом ставки 1636 г. было решено для всех удвоить, так что общая сумма должна была составить 960 тыс. л. Вторую статью доходов должен был составить добровольный дар в 300 тыс. л. от 24 советников парламента, купивших созданные в принудительном порядке при Ришелье в 1635 г. новые парламентские должности. С тех пор они постоянно ощущали на себе дискриминацию со стороны коллег и решили, что предложенный ими в столь критической ситуации дар позволит им стать во всех отношениях равноправными парламентариями. Наконец, еще 450 тыс. л. парламент и коллегия королевских докладчиков (считавшихся, как мы помним, его членами) должны были взять в долг (парламент — на 350 тыс. л., по 50 тыс. каждая палата; докладчики — на 100 тыс. л.). Так образовался фонд в 1710 тыс. л., правда, пока в основном из обещаний без точного срока исполнения (лишь новые советники обязались внести свои 300 тыс. л. в 2-дневный срок), а заключение займов зависело от соглашения с финансистами. В обстановке эмоционального подъема обещания давались легко (только докладчики поторговались, сбив на треть свою долю в заключении займов).

Между тем около 2 ч. ночи 10 января к воротам Сент-Оноре подъехала со стороны Сен-Жермена большая кавалькада. Изумленная охрана узнала, что среди всадников находятся ближайшие родственники Конде: его младший брат принц Конти и муж его сестры герцог Лонгвиль. Они заявили, что всецело стоят на стороне парижан и прибыли их защищать. Простым горожанам было трудно представить себе, чтобы брат мог так просто пойти против брата, и новых защитников долго не пропускали, подозревая, что они готовят какое-то предательство. Им поверили только когда встречать желанных гостей прибыли Бруссель, Бланмениль и сам коадъютор Гонди, радующийся успеху своего замысла. Это он, уже потеряв надежду на Конде, сумел склонить на сторону оппозиции сестру полководца Анну-Женевьеву де Лонгвиль (1619–1679), а та уже, пользуясь своим женским обаянием, убедила и мужа, и покорного ей младшего брата. Сама она — с этих пор вошедшая в историю как одна из «героинь Фронды» — не выехала вместе с двором из Парижа по уважительной причине: она была на последнем месяце беременности (истинным отцом ребенка современники дружно считали Ларошфуко).

Эффект от взрыва заложенной коадъютором «бомбы» был оглушительным. Измена принца крови Конти оказалась особенно неожиданной. Этот 20-летний юнец никак не мог пожаловаться на Мазарини. Не блещущий никакими талантами, и менее всего военными, слабовольный и уродливый (он был горбат), Конти в октябре 1648 г. вдруг объявил о своем желании перейти в духовное сословие и стать кардиналом, естественно, вне всякой очереди. Отказать брату самого Конде было невозможно, хотя это и осложняло отношения Мазарини с Гастоном, обиженным за своего фаворита аббата Ларивьера, давно уже считавшегося первым французским кандидатом на кардинальскую мантию. Тогда конфликт был погашен тем, что аббата в утешение ввели в Узкий совет, и Мазарини еще за день до бегства Конти предписывал французскому послу в Риме приложить все усилия для экстраординарного производства принца в кардиналы. И вдруг — такой непонятный, иррациональный поступок! Если только… Если только младший брат не в сговоре со старшим! В какой-то момент Мазарини был близок к панике. Если и Конде пошел против него — остается только бегство!