Парламентская Фронда: Франция, 1643–1653 - [111]
По обычаю, при отсутствии короля в столице административные распоряжения муниципалитету должен был отдавать парламент. У городских властей не было повода нарушить этот обычай, поскольку выдвинутые обвинения касались не парламента в целом, но его отдельных членов. Итак, они отправили делегацию во Дворец Правосудия и по требованию парламентариев представили им оригиналы полученных писем.
После этого парламент принял постановление о поддержании порядка в городе: ратуше организовать круглосуточное дежурство городской милиции, запретить всем вывозить оружие и багаж, королевскому превотству Шатле разослать по окрестностям своих оффисье следить за обеспечением столицы продовольствием, властям городов и местечек в радиусе 20 лье от Парижа свободно пропускать припасы в столицу, организовывать их эскортирование и не принимать к себе никаких гарнизонов[645]. Первоочередные меры по обороне были приняты.
Наутро, 7 января, ратушу посетил сам губернатор Парижа, старый герцог Эркюль де Роган-Монбазон (1568–1654; отец герцогини Шеврез) и передал городскому бюро новое королевское письмо, где сообщалось, что парламенту предписано немедленно удалиться в Монтаржи и только после этого двор вернется в столицу. На город же у короля гнева нет («И мы не сомневаемся, что вы вместе со всеми буржуа и жителями города проявите должное к нам повиновение, что даст нам основание вернуться поскорее…»)[646]. Иными словами, ратуше предлагалось (хотя и не прямо), используя городскую милицию, учинить насилие над парламентом в случае неповиновения последнего. Как будто это было так легко сделать! Магистраты предпочли «не заметить» намека и решили послать в Сен-Жермен депутацию с просьбой «пожалеть свой добрый город Париж», не мешать провозу в него продовольствия и вернуться к своим верным подданным.
А в парламент тем же утром явился один из лейтенантов королевской лейб-гвардии с большим пакетом. В нем содержался текст королевской декларации от 6 января[647].
Парламент обвинялся в том, что он нарушил негласное обещание не проводить общих собраний после принятия Октябрьской декларации и даже проводит их вопреки запретам двора. Он всячески противится регистрации Счетной палатой декларации об условиях заключения новых займов, без чего невозможно оплачивать армию. Превысив данные ему полномочия, парламент тем самым стал недостойным своей магистратуры, его благомыслящие советники покоряются большинству, преследующему только свои частные интересы. Далее следовали голословные обвинения в адрес радикальной оппозиции (сношения с испанцами, заговор с целью захвата короля) — и снова, как и в первом письме к ратуше, не были названы имена обвиняемых. В заключение всему парламенту предписывалось в 24 часа выехать из Парижа в Монтаржи и собраться там через две недели; в случае неподчинения они будут считаться виновными в «оскорблении величества».
Парламентарии не ожидали ничего подобного. Лишь немногие, во главе с Брусселем и Виолем (по разным источникам, от 7 до 12 человек) уже в этот день предлагали просить королеву об удалении Мазарини. Большинство же решило отправить в Сен-Жермен депутатами коронных магистратов. Уклоняясь от ответа на резонные обвинения в саботаже финансовой политики правительства, они должны были сосредоточиться на самом слабом пункте новой декларации, обратившись к королеве с просьбой назвать имена заговорщиков, дабы парламент мог сам судить своих членов; если же они окажутся невиновными, то должен по суду ответить тот, кто их оклеветал.
Современники предполагали, что кроме открытых инструкций коронные магистраты имели еще и тайные, содержавшие согласие на некие уступки, но в чем они состояли, осталось неизвестным.
Наиболее вероятной представляется версия дневника Дюбюиссо-на-Обнэ: парламент готов был дать обещание не проводить общих собраний в течение года, лишь бы король вернулся в Париж[648]. Если это было так, правительство упустило возможность вовремя остановиться.
Когда коронные магистраты прибыли в Сен-Жермен, их прежде всего спросили, исполняет ли парламент приказ о выезде из Парижа, на что они не могли ответить утвердительно. Королева отказалась их принимать, и с большим трудом, уже поздним вечером они добились аудиенции у канцлера.
Но это вряд ли можно было назвать аудиенцией: Сегье не позволил сказать им ни слова, заявив, что раз парламент не повинуется, он не может их слушать. Королева заставит их повиноваться силой, Париж будет осажден, уже сейчас все дороги перекрыты, и через сутки вокруг города соберутся 25 тыс. солдат.
Обескураженным парламентариям оставалось только откланяться и немедленно, ночью выехать обратно, чтобы успеть к утреннему заседанию парламента. По дороге они наблюдали передвижения армейских частей.
